затаился под одной из телег, но все не мог испустить дух?
Люди могут умирать безобразно долго, даже с самыми страшными ранами. Тело до последнего хватается за жизнь, пусть разум и понимает, что все уже кончено. Перехватив плащ, я вытащил из-за пояса короткий походный нож и заглянул под крытую дощатую повозку. В таких возили ткани, ценные грузы или арестантов. Совершенно глухая коробка без окон и с одной дверью, управлять которой было сплошное мучение. Пусто. Никого.
Когда я уже подумал, что ошибся, прямо над головой послышался едва различимый стук и скрежет, будто кто-то тащил тяжелую цепь по сухому дереву. Я поднялся на ноги и посмотрел на огромный тяжелый замок, которым была закрыта повозка. Кто-то внутри? Очень маловероятно, это было глупо даже для такого идиота, как полуорк Хелтрик. Но там определенно кто-то есть. Кто-то из рабов?
Впрочем, когда я сбил замок и распахнул дверь, я понял, почему мертвый владелец каравана выбрал такой способ перевозки и почему, впервые за все время путешествия, он решил порезвиться с простыми рабынями. Внутри, прикованное цепями к стенке повозки, лежало тело женщины из лесного народа Н’аэлора. Когда-то смуглая, почти черная кожа приняла синюшно-серый оттенок. Белые волосы сейчас были цвета грязи и слиплись от запекшейся крови. Истерзанное, прошедшее через множество избиений лицо и замерший, мертвый взгляд. Искаженный предсмертной гримасой рот, сквозь разбитые губы поглядывают чуть островатые, крепкие зубы, какие есть только у выходцев Вечного Леса. Посмертно отек спал и сейчас я видел, сколько рассечений и переломов нанес ей Хелтрик. Видел я и тот удар, который убил темную эльфийку. Кровь на разбитом виске давно запеклась, а через рассеченную кожу виднелись осколки кости, она умерла почти мгновенно. Хотя… Высшие Расы умирают долго и мучительно, их бессмертные души отходят за полог крайне неохотно. Это я почувствовал?
Я еще раз прислушался к своим ощущениям. Нет, дело не в этом. И почему Хелтрик не берег столь ценный груз?
Запрыгнув в кузов, я понял, почему полуорк распускал руки. Неизвестная, что погибла от истязаний полуорка, была лишь довеском. В углу, укрывшись остатком платья погибшей, свернувшись калачиком и уже почти не реагируя на окружающий мир, лежал истощенный, но еще живой ребенок народа Н’аэлора. Я отбросил тряпку в сторону и увидел, как глаза девочки пришли в движение. Белые волосы, смуглая кожа, острые уши, на вид, лет десять-двенадцать, не больше. Не полукровка, не из эльфов, что живут на южной оконечности Западных Земель. Она была чистокровной уроженкой Вечного Леса, жители которого, так же, как и я, поклонялись Нильф. Вот только если я был пусть и могущественным, но слугой, то они, по преданиям — дальней родней.
— И что же мне теперь делать? — спросил я у пустоты, глядя на то, с каким трудом дышит дитя Вечного Леса.
Эту жертву Нильф у меня не примет, как не позволит и оставить этого ребенка умирать посреди пустоши. Я уже чувствовал, как из-за недовольства божества покалывают печати на моих ладонях, принуждая делать то, чего я бы хотел меньше всего.
«Я помогу ей добраться до города, не проси меня о большем, Нильф», — обратился я к богине.
«Меня это устроит», — прошептал в ответ ветер.
Я опять посмотрел на свой внезапный груз. Эльфийка замерла и сейчас не моргая смотрела на меня, и единственное, что я видел в ее глазах — страх.
Глава 2
Гирдот
Магия, дарованная всем разумным расам Темными Богами способна на многое. Уплатив достаточную цену, ты можешь призвать демонов, увидеть будущее, наложить проклятье или поднять умертвие. Темные Искусства способны дать человеку многое, вопрос лишь в благосклонности богов и в навыках самого колдуна. Но есть и вещи, недоступные магии.
Мы не можем создавать металлы.
Мы не можем полноценно воскрешать мертвых.
Мы не можем солгать богам.
Магу доступно ценой собственной крови или иной жертвы стать сильным, быстрым, почти неуязвимым. Я могу отрастить потерянную в бою руку или глаз, я уже так давно продлеваю собственную молодость, что скоро сравнюсь в долгожительстве с эльфами. Но магия никогда не заставит твоего коня скакать быстрее, а если уж ты попытаешься — животина упадет замертво буквально через час, разорванная темной силой изнутри. Потому что любой, кто пользуется магией, должен иметь способность отблагодарить богов за их дар. Иначе это не работает. Такова цена искусства.
Конечно, бывали смельчаки, что пытались нарушить эти три закона: не создавать из пустоты, не обманывать смерть, не одарять силой неразумных тварей. Финал всегда был печален, а уплаченная в итоге цена — колоссальна.
Я был любимцем Нильф, хотя у Третьей Богини хватало последователей из тех же темных эльфов. Может, я забавлял ее, может, она была заинтригована, но я точно знал, что Нильф всегда откликалась на мой зов, потому что я платил по счетам, своей кровью или чужой — не суть. Но никогда богине не приходилось напоминать мне о старых долгах. В этом вопросе я был щепетильнее многих ростовщиков и купцов, порядочнее девицы из хорошей семьи, точнее ювелира.
Тем удивительнее было немое требование Нильф помочь эльфийской девочке.
Мне пришлось выбрать наиболее крепкую телегу из тех, что уцелели во время боя, запрячь в нее своих лошадей, наскрести овса и прочих припасов. И даже все эти приготовления не уберегли меня от главного — от потери времени. В итоге мое путешествие растянулось почти на четыре дня вместо того, чтобы быть в Гирдоте к утру третьего, если бы караван уцелел.
Но сложнее всего, конечно, было с ребенком.
Она не говорила, совершенно. Не знаю, что делали с этой маленькой эльфийкой, не знаю, как она угодила в лапы Хелтрика, но говорить она отказывалась. Точнее, она вовсе отказывалась как-то помогать мне в деле собственного спасения, даже когда я снял с рук перчатки.
Правда, две половинки печати Владыки Демонов, выжженные на моих ладонях силой Нильф, убедили ее в том, что от меня хотя бы не стоит пытаться убежать. Больше всего меня тревожило то, что девчонка улизнет, пока я буду спать, а мне придется ловить ее по окрестным пустошам, чтобы выполнить обещание, данное моей покровительнице.
К моему удивлению, никакой непокорности ребенок не показывал. Я вообще не очень любил детей, считая их шумными непоседливыми паразитами, которые в порыве своей озорной любознательности могут натворить всяких разных дел. Но тут, скорее, создавалось впечатление, что девочка просто сменила пленителя, а темную и душную клеть — на открытую телегу. Не помогли ни снятые с ее рук и шеи кандалы,
