– Зачем ты ездил к Джорджине? – смаргивая слезы, я смотрю на него и стискиваю «намертво» кулаки.
– Ты знаешь, зачем, – заведя руки за голову, Лукас скрестил пальцы на затылке.
Он ходит туда-сюда по этой небольшой комнате, не желая на меня взглянуть.
– Зачем? – настаиваю я тверже.
Англичанин вспыхивает негодованием.
– Да потому что ей плохо было!
– Но она бывшая! Быв-ша-я, Лукас! – кричу, подойдя ближе. – Что, если я буду поступать так же, как и ты?
Скорее всего, не нарочно, но он ядовито ухмыляется, выдав с целью обидеть меня язвительным тоном:
– У тебя никого не было до меня.
Он подчеркивает важностью последнее слово, наконец, остановив глаза на мне. Понимание озаряет, и Лукас неспешно, чтобы не спугнуть, возвращает руки в прежнее положение.
– Ева…
Забыв о не подготовленном багаже, я проношусь мимо Блэнкеншипа в другую комнату, забираю с кровати свой телефон и мчусь к парадной двери. Сдергиваю куртку с вешалки, надеваю без промедления темно-коричневые тимберленды.
– Ну, я же правду сказал, – оправдывает себя Лукас, следуя за мной повсюду.
– Ты сказал это так, будто я никому не нужна, кроме тебя!
– Я погорячился, я не это имел в виду. – Он останавливает меня, когда я уже берусь за ручку двери. – Ева, постой же!
Я поднимаю голову, чтобы на него посмотреть и выслушать, что он собирается мне сказать. Во мне больше снисходительности, чем в нем. Лукас не может разрешить говорить кому-то, помимо себя, если зол.
– Да, мы с Маркусом, – ровным голосом начинаю, потому что Блэнкеншип не решается завести речь, – целовались. Два раза, – выставляю указательный и средний пальцы перед собой. – Теперь ты это знаешь. Но ничего больше не было, тебе ясно? Так получилось… Я не хотела… Я думала о тебе…
Он обрывает меня:
– Думала обо мне? – дерзкий, неуважительный смешок.
– Дай мне договорить, – облокотившись о дверь, я нахмуриваюсь и упираю одну ладонь в бедро.
Лукас вбирает воздух в себя носом и прячет ладони в карманах строгих брюк. Сощурившись, я по-своему рассуждаю:
– Ты выставляешь меня чудовищной…
И вновь он перебивает меня:
– Если ты еще не вычеркнула из головы нашу с Джо переписку, то имеешь полное представление, как я отношусь к изменам, – сухо и притупленно.
Я хочу что-то сказать, но лишь открываю рот первые две минуты, точно рыба, выброшенная на берег.
– Ч-что?.. Я не изменяла тебе!
– Сможешь доказать? – Лукас машет рукой в сторону, оставаясь хладнокровным. – Люди будут думать иначе. Ты понимаешь, как я опозорен?
Ахнув, я кидаюсь на него, ударяя руками по груди, будто бы сделанной из железа. Я его бью, мне кажется, так сильно, так больно и по-дьявольски, но Блэнкеншип, можно подумать, прирос к полу.
– А как опозорил меня ты?! Весь универ слышал, как ты усомнился во мне!
Лукас сохраняет невозмутимость, наклоняет голову, хрипит:
– И это происходит снова.
Возобновив серию ударов, воображаю Блэнкеншипа боксерской грушей. От рыданий горло свело судорогой. Я плачу от обиды, от усталости, от холодности Лукаса. Это все навалилось. Моя сказка обернулась кошмаром. Счастливая мелодрама стала фильмом ужасов. Я рыдаю взахлеб, потому что мне нелегко смириться с этим.
Бить Лукаса снова и снова, чтобы остудить пыл…
Он неожиданно прихватывает мои запястья и кончает со всем. Я трясусь, потому что он меня довел.
– Почему ты забываешь о том, что ты сделал со мной? Это не настолько важно, потому что я – никто?
Британец изнуренно вздыхает.
– Что за бред?..
– Так сказала Валерия на вечеринке. И она же отправила мне sms сегодня, напомнив, что я…
Лукас прерывает меня на полуслове:
– Хватит! Кого ты слушаешь? Да кто она такая?! – возмущается Блэнкеншип.
Его руки уже меня не держат, но мне зачем-то хочется обратного.
– А кто я такая? – едва успокоившись, смеюсь ему в лицо и вытираю свое – мокрое.
Опять.
– Ты – моя девушка. Я люблю тебя! Поэтому я ревную, как черт!
– Нет, Лукас, ты печешься о своей репутации.
– Нет, это не правда, – сквозь зубы произносит. – Ты знаешь, черт возьми, что я не такой! Я просто взбесился, когда увидел тебя и его…
– Тогда не смотри! – в этот раз его перебила я.
Мы дышим в унисон, очень быстро. Накаленная обстановка сводит с ума, кружит голову. В самом плохом смысле.
– Удали глумливое фото из своего мобильника, и какая разница, что будут говорить за спиной, – выдыхаю, облизнув пересохшие губы. – Это пришлось на то время, когда мы были в ссоре. Когда мы не были вместе.
Лукас протирает ладонью лоб, на скулах его заходили желваки. Мы перестали кричать, поэтому можем услышать, как отдаленно, из дальней комнаты люкса доносится музыка. Трек «Believe» заполняет тишину, которую мы пока не рискуем нарушать. Я тоже люблю его. Очень-очень сильно. Я прошу мысленно его, чтобы он не разбивал моего сердца.
Люблю…
– Мы были бы вместе, и этого поцелуя не произошло бы, если бы ты простила меня, – откликается британец, вложив в прозвучавшую между ним и мною фразу горечь пережитого часа.
Я ему возражаю. И не сосчитать, сколько раз за последнюю сотню минут я хмурила брови.
– Но я простила тебя.
– Через три долбанных месяца! – взрывается вулканом Лукас, сознавшись, в конечном счете, как его это коробит.
Терзает и мучает.
– Но простила же! И найду в себе силы простить тебя снова.
В издевательской манере Блэнкеншип прыскает со смеху.
– За что это, интересно?
Он не понимает. Он так ничего и не понял.
– Ты переписывался с Джорджиной, когда мы гуляли по набережной, когда мы ужинали, когда ты показывал мне все величие Лондона. Я думала, ты был только со мной, но, как оказалось, ты был с нами обоими. И спрашиваешь, за что? – глотая слезы, говорю. – Этот уик-энд… – мне приходится взмахнуть руками, начать жестикулировать, дабы у него в голове, в конце концов, уложилось, что я чувствую. – Этот уик-энд я ждала долго, еще с того момента, как ты впервые заговорил про Лондон со мной. Я была восхищена тем, что у меня есть, как меня восприняли твои друзья, как мы круто проводили время с тобой. Но потом я узнаю, что ты делил себя на две части – для меня и для этой… Джо. Ты сорвался, оставил меня в номере одну и уехал к ней, утешать ее.
Я не останавливаю слез. Пусть льются рекой.
