Однако сегодня утром мирное течение этой жизни было снова нарушено непредвиденным событием, которое заставило Константина Дмитриевича изрядно призадуматься, а также поделиться своими соображениями с Турецким.
— Что это с тобой? — попытался шутить Меркулов, когда тот наконец вошел в его кабинет и угрюмо плюхнулся в кресло. — Не иначе, бандитская пуля?
— Угадал, — язвительно усмехнулся Турецкий. — Именно пуля. Только не бандитская. Шрамы украшают прокурора, не так ли?
Константин Дмитриевич сокрушенно вздохнул:
— Я все понимаю, Саша… И что я тобой вечно все дырки затыкаю. И что тебе давно пора в отпуск. И что с Ириной у вас опять нелады… Но и ты должен меня понять. Поверь, кроме тебя, действительно не было подходящей кандидатуры. И потом, это же временно… Ну, не смотри на меня волком. Сам знаешь, я ведь тоже человек подневольный.
— Ладно, — смягчился новоиспеченный прокурор. — Проехали. Говори лучше, зачем позвал? Опять новое назначение?
— Не совсем, — открыв свой «дипломат», Меркулов вынул оттуда распечатанное письмо и положил его на стол перед Турецким. — Вот, прочти для начала. А после мне скажешь: что ты об этом думаешь?
На измятом конверте размашистой твердой рукой был выведен домашний адрес Константина Дмитриевича. Адреса же отправителя почему-то не было.
— Это что, анонимка? — спросил Турецкий. — Или что-нибудь личное?
— Читай, пожалуйста, — кивнул Меркулов. — И прошу тебя, отнесись к этому внимательно и серьезно.
Неопределенно хмыкнув, Александр Борисович нахмурился и, развернув письмо, начал читать.
«Уважаемый Константин Дмитриевич!
Прожив долгую жизнь, я даже не предполагал, что однажды рука моя осмелится написать… донос. А именно так, в некотором смысле, можно расценить это письмо. Предполагаю, оно может показаться Вам несколько странным, если не более. Но, несмотря на это, надеюсь, что Вы поймете меня правильно и примете все необходимые меры. Со времени нашего знакомства я всегда глубоко уважал Вас как безупречно порядочного и достойного человека, истинного профессионала своего дела, бескомпромиссно стоящего на страже интересов закона. Именно поэтому, после тягостных и долгих раздумий я все же решил сообщить Вам о тех чрезвычайных обстоятельствах, которые не так давно стали мне известны.
По сведениям, полученным мною из достоверного источника, в медицинской лаборатории одного из секретных военных объектов Москвы серийно проводятся незаконные хирургические операции с целью получения донорских человеческих органов с последующей продажей их за рубеж для трансплантации. Это варварское преступление совершается под покровительством высокопоставленных лиц в государственном аппарате и при содействии одной из гуманитарных организаций при российском отделении Красного Креста. Операции проводятся в принудительном порядке и сопровождаются бесследным исчезновением и гибелью людей. Посвятив медицине всю свою жизнь, я до глубины души возмущен происходящим и считаю, что дело требует срочного вмешательства Генеральной прокуратуры России.
К сожалению, упомянутые сведения представляют для меня серьезную опасность. Поэтому я вынужден был прибегнуть к помощи анонимного письма, которое, надеюсь, попадет в Ваши руки и не останется без внимания. Готов сообщить все известные мне факты лично Вам или Вашему доверенному лицу — опытному следователю либо прокурору.
P.S. Если до момента получения Вами этого письма со мной что-нибудь произойдет, это послужит лишним доказательством чрезвычайной важности упомянутых мною обстоятельств.
С уважением, искренне Ваш — Карл Ленц».
— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — озабоченно спросил Меркулов.
Повертев в руках письмо, Турецкий со скептическим видом неопределенно пожал плечами.
— По-моему, очередной бред сумасшедшего. Наподобие тех бесконечных предупреждений о заговорах и террористических актах, которыми развлекаются всякие психи… Одного не пойму: он что, действительно твой знакомый?
— Совершенно верно, — вздохнул Константин Дмитриевич. — И могу засвидетельствовать, что сумасшедшим этот человек никогда не был.
— Тогда кто же он?
— Врач. Замечательный хирург. Профессор медицинских наук, между прочим.
— Однако… А как ты с ним познакомился?
— Пятнадцать лет назад он работал в той районной больнице, куда однажды привезли подстреленного прокурора, и, можно сказать, вытащил его с того света… Да-с, милостивый государь, — кивнул Меркулов в ответ на изумленный взгляд своего друга. — Это был именно он. Так что ваш покорный слуга в прямом смысле слова обязан этому человеку жизнью.
— Вот так номер! — искренне удивился Турецкий. — Почему же ты никогда мне о нем не рассказывал?!
— Повода не было. И потом, это дело личное… Не скажу, что после нашего знакомства мы стали близкими друзьями — все же он меня почти на двадцать лет старше. Но отношения поддерживали дружеские. Встречались. Перезванивались. К сожалению, с годами все реже и реже…
— Он что, из поволжских немцев?
— Латыш. Человек удивительной судьбы. О таких нужно книги писать… Отец его был красным стрелком. Охранял самого Ленина. В середине тридцатых, как и большинство пламенных большевиков, угодил на Колыму, где и погиб. Мать — русская. Тоже погибла в ГУЛАГе. Сам Карл Имантович воспитывался в детдоме для чсиров[1]. В сорок четвертом добровольцем рванул на фронт, приписав себе один год. В первом же бою попал в плен, а потом в концлагерь. Чудом выжил. После освобождения сразу отправился этапом в Сибирь. Бывших пленных тогда, как известно, считали изменниками. Вышел по амнистии лишь после смерти Сталина. Поступил в мединститут. Закончил с отличием. Работал хирургом. Писал научные работы. Даже получил ученую степень. А уж скольких людей он за свою жизнь спас — об этом и не говорю… Так что вот тебе краткий словесный портрет «сумасшедшего».
Турецкий нахмурился. И помолчав, спросил:
— Послушай, Костя, при всем моем уважении к твоему профессору, неужели ты действительно веришь в эти глупые байки насчет похищения людей, торговли органами и прочие кровавые ужасы? По-моему, все это скорее из области фантастики или бульварной литературы. И вдобавок порядком заезженная тема.
— Я верю фактам, — ответил Меркулов. — И до тех пор, пока не располагаю ими, стараюсь не делать окончательных выводов.
— Понятно… Какие будут указания?
— Не указания, Саша, а личная просьба. Я бы хотел, чтобы ты поскорее встретился с Карлом Имантовичем и обстоятельно обо всем его расспросил. А потом уж будем решать, что это: тема для бульварного романа или факты, требующие внимания Генеральной прокуратуры.
— Где я могу его найти?
— Судя по штемпелю, письмо было отправлено из Фирсановки, где у него дача. Насколько мне известно, после выхода на пенсию он проводил там каждое лето. Заядлый огородник. Точного адреса я, к сожалению, не знаю. Помню только название улицы — Мцыри.
