а под ногами шелестела трава. Дядя Гриша шёл впереди, да так бодро и уверенно, словно у себя во дворе. Я же чудом не наткнулся глазом ни на одну острую ветку и не споткнулся ни об одно дерево. Мы всё шли в ночной тишине, под аккомпанемент шуршащих ветвей и листьев. Начало понемногу светлеть. Я устал, болели ноги, голова почти ничего не соображала, но тело продолжало идти, точно я стал роботом. Предрассветные сумерки выхватывали из темноты контуры деревьев. Ветер порой раскачивал их верхушки, всё вокруг наполнялось шумом листьев, а старые стволы жалобно и пугающе скрипели. С прибавлением освещённости мой страх усилился. Трудно передать, каким пугающим выглядел сумеречный лес, вдобавок я осознал, в какую чащу мы успели забраться, а заодно, что я понятия не имею, как отсюда можно выйти. Чем светлее становилось, тем больше хлюпало под ногами. Наконец я понял — это болото. Настоящее топкое болото, и мы каким-то чудом идём здесь вдвоём в сумерках, при которых едва видны очертания собственных рук. Мне стало страшно. Я никогда не любил болота из-за змей, которые должны были ещё охотиться в этот час. Но мы шли. Постепенно стало почти совсем светло.
— Иди тихо, за мной, не отставай, — почти беззвучно произнёс дядя.
Он двигался медленно и осторожно, пробираясь сквозь заросли мокрой высокой травы. Ноги в резиновых сапогах уходили в илистую кашу выше, чем по щиколотку. В ушах стол комариный звон, сердце бешено колотилось. Внезапно впереди открылась серая топь, окутанная предрассветным туманом. Там и тут между моховыми кочками и призрачными стволами погибших осин чернели бездонные глазницы омутов.
Дядя подошёл к одному из них и склонился, словно всматриваясь в своё отражение.
— Здравствуй, — сказал он тихо, с нежностью и состраданием в голосе, которых я прежде у него не слышал. — Ох ты бедная, почти всё болото прошла, а тут оступилась.
Я подошёл поближе, глянул ему через плечо, и от ужаса меня отбросило назад, я, задыхаясь, схватился за гнилой ствол дерева.
— Даже не думай орать, — то ли услышал, то ли вообразил я голос дяди Гриши.
Я стоял с открытым ртом и трясущимися руками, а перед глазами застыла картинка детского круглого личика, глядящего из воды белыми неподвижными глазами. Ничего страшнее в своей жизни я не видел. Я думал, это точно демон или какая-то страшная тварь, но дядя спокойно стоял над этой страшной девочкой в омуте и что-то ей говорил. Только усилием воли я заставил себя стоять, смотреть и слушать, что происходило дальше.
— Замёрзла, маленькая? А я тебе ленточку принёс, — говорил дядя, хотя мне казалось тогда, что и он, и всё вокруг — просто плод моего воображения. — Смотри, какая ленточка, красивая, красная…
— … мне бусы подарил… — вдруг услышал я тонкий детский голосок, едва отличимый от комариного писка.
Стало вдруг жутко холодно, меня колотил озноб.
— Знаю, вижу, какие, жемчужные, — отвечал дядя Гриша.
— Каждая — моя слезинка… — отвечал детский голосок.
— А годок тебе какой?
— Пятнадцать…
— А звать-то как?
— Настенька…
— Вот что, Настенька, — серьёзно произнёс дядя Гриша, — нельзя тебе больше здесь находиться, пора уйти.
— … не отпустит… — услышал я жуткий, точно шипение змеи, испуганный шёпот, — … никто не ушёл…
— Отпустит, я знаю…
— Я здесь сорок лет, — продолжал шёпот девочки.
— Прошёл той срок, пора…
Дядя Гриша принялся что-то бормотать. Я никак не мог разобрать слов. Повисла гробовая тишина, даже серый туманный лес замер в неестественном молчании: не шумели листья, не зудели неугомонные комары, всё погрузилось в безжизненный холодный вакуум. Откуда ни возьмись в руках у дяди Гриши появилась курица, которой он мгновенно свернул шею, а в следующую минуту надрезал ей шею ножом и окропил вокруг омута птичьей кровью. Мне показалось, я услышал вздох. Он был настолько отчётливым, что я даже огляделся. Но в следующую минуту я почти потерял сознание: из омута медленно поднималась девочка, она была почти прозрачная, казалась сотканной из водорослей, на вид ей было не больше пятнадцати лет, а личико было по-детски кукольно-прекрасным. Из светлых глазок капали слёзы, каждая размером с жемчужину. Девочка поднималась и таяла в утреннем свете, превращаясь в клубы тумана. Всё выше и выше поднималась она, пока не растаяла полностью.
Я почти пришёл в себя, решив, что всё кончилось, но тут боковым зрением увидел нечто такое, от чего чуть не вскрикнул, зажав себе рот: в нескольких метрах слева от нас прошло нечто, похожее не то на старика, не то на старуху, одетую в лохмотья, сгорбленную, корявую, она двигалась бесшумна, проходя насквозь кусты и траву. Видение длилось доли секунды, но и этого мне хватило, чтобы почувствовать надвигающийся приступ паники. Меня трясло. При этом мозг как-то выхватил тот факт, что курица исчезла, и зацепился за него, рождая десятки страшных мыслей в минуту.
— Это болотница, — снова, то ли услышал, то ли представил я слова моего дяди. — Теперь повернись, и идём. Не оборачивайся.
Я развернулся, и пошёл прочь, как робот. Эмоции исчезли. Шаг, другой, третий, я переставлял ноги, изо всех сил стараясь не совершить роковую ошибку. «Оглянешься — окаменеешь». Не помню, как, мы вышли к незнакомой деревне, дошли до другого её края, где была автобусная остановка у обочины разбитого сельского шоссе. Машинально я прочитал надпись на облезлой картонке в железной раме: «деревня Акулово».
Через несколько минут нас подобрал автобус. Мы сели в видавший виды красный Икарус, в котором кроме нас оказались ещё несколько рабочих, и поехали в неизвестном мне направлении. Я отключился. Не знаю, сколько я спал. Очнулся от того, что дядя тряс меня за плечо.
— Здесь выйдем, тут до нашей деревни рукой подать, — сказал он.
Мы вышли у поворота на грунтовый просёлок. Места по-прежнему были мне не знакомы, хотя я и обошёл за минувшие несколько недель всё в радиусе десяти километров от нашего дома. В голове крутились и путались обрывки мыслей. Через полчаса мы вошли в деревню. Утра было в самом разгаре. У колодца женщина набирала воду. Дядя тут же вызвался помочь ей донести вёдра, и обрадованная женщина моментально согласилась.
— Ой, спасибо вам! — воскликнула она. — Вот прям уж и не думала, что помогут. Представляете, зять взялся починить колодец наш, всё разобрал и уехал! Вызвали его. Завтра только приедет, а воды в доме нет! Я старая уже, руки не держат, верёвку упустить с ведром боюсь, вот и пришлось, как раньше, на колодец идти…
Дядя Гриша оказался понимающим слушателем, галантным мужчиной, и уже через несколько минут они с
