из вожаков Баденского восстания Фридрих Альберт Зорге был приговорен к смертной казни. Ему удалось бежать. Он эмигрировал в Швейцарию, затем в Америку. Провинциальный учитель музыки, вскоре он стал известен как выдающийся марксист, видный деятель международного рабочего движения. На Гаагском конгрессе I Интернационала Зорге избрали секретарем Генерального Совета. О ветеране Интернационала тепло отзывался Ленин.
Переписка Маркса и Энгельса с Зорге длилась более двадцати лет и касалась самых разных сторон жизни. «Твой сын всем здесь понравился, — писал Маркс Фридриху Альберту Зорге из Лондона 20 июня 1881 года, — …мы с ним примерно раз в неделю непринужденно беседовали часок-другой. Он вообще способный, дельный малый, к тому же хорошо образован, с приятным характером и, что самое главное, полон энергии».
«Надеюсь, что твоему Адольфу повезет в новом деле. Ведь он знает его и достаточно энергичен, к тому же это дело не носит особенно спекулятивного характера, что в Америке так же опасно, как и здесь, так что я не вижу, почему бы ему не иметь успеха», — через пять лет замечает Ф. Энгельс.
Упоминание об Адольфе, беспокойство по поводу его не слишком, видимо, удачных коммерческих предприятий содержится во многих письмах Энгельса и последующих лет. «Надеюсь… твой сын снова нашел работу, — пишет он 12 мая 1894 года, — такой способный и опытный в делах молодой человек, который к тому же в результате практической деятельности, наверное, уже отделался от многих иллюзий, всегда сможет встать на ноги в Америке».
Но Адольф уже не в Америке. Он поступает на службу в нефтяную компанию Ротшильда и едет в Россию.
В ответных письмах Энгельсу и Марксу Фридрих Альберт высказывает огорчение тем, что сына захватил предпринимательский дух. Впоследствии Рихард Зорге был еще более категоричен в оценке Адольфа Зорге: «Отец на всю жизнь остался под впечатлением своей юности, когда только и разговоров было, что о силе и могуществе Великой Германской империи. Он был националист и империалист, страшно гордился своим состоянием и тем положением, которого ему удалось добиться…»
Дед-революционер и отец-предприниматель… Семья Зорге как бы отразила две стороны главной тенденции времени: развитие капитализма и нарастание революционного пролетарского движения.
Не отец, а дед станет для юного Зорге примером. Интернационал — было написано на знамени деда. Интернационализм будет знаменем внука.
Им не довелось лично узнать друг друга. Рихард растет в Германии. Фридрих Альберт живет в Америке. Однако все, что рассказывали о деде, не могло не восхищать мальчика, не волновать его пытливого воображения. Образ незаурядного человека, резкого и отзывчивого, непримиримого и великодушного одновременно, образ человека, для которого собственное благополучие ничего не значило в сравнении с добровольно принятой на себя задачей служения обществу, — вся эта яркая личность так явно противостояла бюргерской посредственности погрязшего в материальных заботах буржуа, его благонамеренной ограниченности, культивируемой кайзеровской империей!
Путь к деду лежал через океан… Много воды утечет, прежде чем полудетское восторженное поклонение, юношеская влюбленность перерастут в приверженность, единомыслие. Путь к деду лежал через мировую войну.
Автор документальной книги генерал Уиллоуби видит жизненный путь Рихарда Зорге совсем по-другому, иначе представляя его начало и итог. Публикуя автобиографию Зорге, которую мы уже цитировали выше, мистер Уиллоуби комментирует: «Это редкая возможность… проследить за психологической эволюцией человека, который из молодого, патриотически настроенного немецкого солдата превратился в орудие Кремля». Нет, эволюция Зорге была гораздо более сложной и совсем не такой, какой представляет ее этот автор, тут же, впрочем, опровергающий свои не слишком оригинальные логические построения фактами и документами своей же книги. Зорге думающий, действующий, говорящий, каким он предстает с ее страниц, меньше всего похож на «орудие». Да и начало было иным.
«В школе я почти не выделялся среди своих одноклассников, — вспоминал он. — Учился неважно. Нередко нарушал дисциплину. В истории, литературе, философии и, конечно же, спорте я шел далеко впереди сверстников. Но что касается других наук — здорово в них отставал. В пятнадцать лет во мне пробудился жгучий интерес к произведениям Гёте, Шиллера, Лессинга, Клопштока, Данте и других «трудных» авторов. Я предпринимал отчаянные попытки осилить историю философии и труды Канта. Мой любимый период истории — французская революция… Я разбирался в текущих германских проблемах много лучше моих товарищей по учебе. За это меня прозвали премьер-министром».
Как видим, «премьер-министр» не имеет четкой «политической платформы», когда в первые же дни империалистической войны добровольно уходит в армию и со школьной скамьи сразу попадает в окопы. А приняв участие в нескольких кровопролитных сражениях, пережив гибель фронтового товарища, получив первое ранение, Рихард начинает понимать бессмысленность и преступность развязанной капиталистами бойни. Его погибший друг, каменщик из Гамбурга, был первым социал-демократом, которого ему довелось встретить в жизни. Лежа в лазарете, Рихард вспоминал рассказы друга о тяжелом положении немецких рабочих, об их борьбе, и вместе с отвращением к войне в нем рос интерес к социальным проблемам.
Неузнаваемо повзрослевший, приехал он домой на лечение. Не слишком внимательный прежде к материальной стороне жизни, новыми глазами вглядывался в безрадостный быт военной Германии, Нехватка продуктов. Чудовищно возросшие цены. Спекуляция… Вглядывался не только Рихард. Целое поколение переоценивало ценности. Во время короткой побывки он сдает экзамены в школе и поступает на медицинский факультет. Но его снова ждут окопные «университеты». На этот раз Рихард попадает на Восточный фронт.
Еще одно ранение. И снова окопы. Вот что говорил сам Рихард Зорге об этих днях:
«На Восточном фронте я познакомился с двумя солдатами, один из которых знал Розу Люксембург и Карла Либкнехта. Часами напролет мы спорили о том, где же выход для нашей страны. В это время меня ранило в третий раз, и очень серьезно. В госпитале, где я пролежал несколько месяцев, мне посчастливилось познакомиться с весьма образованной, интеллигентной сестрой милосердия и ее отцом, врачом госпиталя. Несколько позже мне стало известно, что они оба тесно связаны с радикальной фракцией социал-демократической партии Германии. От них я узнал о революционном движении в нашей стране, впервые услышал имя Ленина. Так был сделан мой выбор. Я решил связать свою жизнь и судьбу с революционным рабочим движением».
Знавшая в те годы семью Зорге Доротея фон Дюринг характеризует Рихарда как волевого, открытого, целеустремленного юношу. «Мы все любили Ику, — вспоминает она, — и хотя не разделяли тех убеждений, с которыми он связал себя позже, неизменно оставались в дружеских отношениях с ним… Он всегда был немного романтиком. У меня где-то хранится стихотворение, написанное рукой Рихарда. В нем есть строки: «Вечный странник, обрекающий себя на то, чтобы никогда не знать
