и лишь удивлённо похлопал глазами.
«Это что, я написал?»
Он перевёл на меня глаза, полные восторга: «Ага. Вернее, тебе ещё предстоит всё это написать и спрятать под лестницей, — а затем бросил взгляд на коробку, после чего закрыл её. — Так что, наверное, тебе не стоит видеть, что там написано. Ну, знаешь. Мало ли».
Спорить я не стал: «Точно».
Он сглотнул.
«Там таких коробок под полтинник, — и все забиты доверху. На расшифровку записей уйдёт уйма времени, — его тон сменился на максимально серьёзный. — Но я спасу тебя, дедуля. Кто, если не я?»
По моим щекам покатились слёзы, и трудно было сдерживать всхлипы. Только сейчас, найдя того, кто меня понимает, я осознал, насколько был одинок в своих странствиях.
«Спасибо. Спасибо тебе огромное».
А потом я снова стал молодым и оказался на работе. Обычный вторник. Постепенно чувство тоски и облегчения отступило и сменилось озлобленностью и целеустремлённостью. Придя домой с работы, я взял лист бумаги и начал писать. Мимо проносились недели, затем они сжимались в дни, потом — в часы, и всё свободное время я посвящал конспектированию всего и вся. Записи я вне всякой упорядоченности складывал под лестницу. Первая оставленная мною коробка на самом деле была тридцатой, а последняя — первой. Когда их насчитывалось уже более пяти десятков, а скачки стали происходить каждые несколько минут, стало ясно, что остальное — за внуком.
Склонив голову, я закрыл глаза. Я не мог больше терпеть этого потока сознания, что заполнял мой разум. Имена, места, даты, работы, цвета, люди казались совсем другими и какими-то неправильными.
Таким старым я ещё не был. Я сидел и смотрел, как падает снег. В комнату вошёл человек лет тридцати, в котором я с трудом смог опознать кого-то знакомого.
«Идём. Похоже, у меня наконец получилось».
От дряхлости трудно было двигаться.
«Это ты? Мой внук?»
«Да».
Он отвёл меня в комнату, заставленную каким-то непонятным оборудованием, и усадил в обитое резиной кресло. Напротив стояло большущее зеркало величиной в два человеческих роста.
«Я нашёл закономерность».
«Сколько ты над этим работал? — спросил я, не в силах скрыть своего потрясения. — Умоляю, только не говори мне, что пропускаешь свою жизнь так же, как упускаю свою я!»
Его выражение лица не выдавало эмоций, но в то же время его взгляд был абсолютно твёрд: «Это того стоит».
Он прислонил к моей руке два тонких металлических стержня, а затем кивнул мне через зеркало: «Так, смотри. Разряд откалиброван».
Удар током на секунду меня обескуражил, но особой боли не причинил. Над моим отражением в зеркале заискрился скорченный силуэт. Голубоватые волны электрического тока проходили сквозь существо, на считаные мгновения опоясывая тот ужас, что поселился во мне. Своим ртом, похожим на присоску огромной пиявки, тварь прочно вцепилась мне в скальп, касаясь моих бровей и ушей. Червеобразное тело свисало через плечо и тянулось вниз, в самые глубины моей души.
Паразит.
Пожирающий моё сознание.
Я всё смотрел в зеркало, не в силах оторвать взгляда, а повзрослевший внук держал меня за руку. Спустя некоторое время он спросил: «Процедура удаления будет очень болезненной. Ты согласен?»
Было страшно.
«Мар рядом?»
На его невозмутимое лицо вмиг пала тень печали: «Нет. Её уже несколько лет как не стало».
Мне не хотелось в это верить.
«Как это произошло?»
«Мы с тобой часто об этом говорим. Ты уверен, что хочешь знать? Тебе никогда от этого не легче».
На уголках глаз выступили слёзы.
«Тогда мне нет дела до боли. И нет дела, если я умру. Я не хочу жить там, где её нет».
Он понимающе вздохнул, после чего возвратился к своим аппаратам. Крепя к моим рукам, ногам и лбу различные провода, диоды и прочие высокотехнологичные штуковины, он проводил ликбез: «На то, чтобы всё изучить, ушло более двадцати лет. Мне очень помогли другие исследователи паранормального. Чисто технически этот паразит не существует в нашей реальности. Это среднего размера особь µ¬ßµ, и питается она особой смесью из разума, души, квантового сознания и самой реальности. Когда названия и цвета предметов вокруг тебя менялись, ты не сходил с ума, — просто, пока существо медленно пожирало тебя, нить твоего бытия всё сильнее истончалась».
Я мало что понял. Внук поместил мне на голову корону из электронных приборов, которая своим обручем легла точь-в-точь поверх кромки рта паразита. «Что за „мю-небета-мю“?» — полюбопытствовал я.
Он резко побледнел и приостановил возню с электроникой.
«Я забыл, что ты пока об этом не знаешь. Поверь, тебе очень повезло».
Тяжело вздохнув, он вновь вернулся к делу. Его пальцы нависли над панелью с переключателями.
«Готов? Устройство настроено так, чтобы сделать твою нервную систему максимально непереваримой для паразита. По сути, это электрошоковая терапия».
Перед глазами стояла улыбка Мар. Она была мертва, хотя всего пару мгновений назад мы ещё были вместе.
«Приступай».
Щелчок переключателя эхом отдался в ушах. Электрический ток показался мне таким слабым, что хотелось рассмеяться. Я совершенно ничего не почувствовал — по крайней мере, в самом начале. Вдруг зеркало передо мной задрожало, и моё отражение в нём скривилось в конвульсиях. О. Нет. Больно. Как больно. Больнее, чем что-либо в моей жизни. Боль была настолько мучительной, что мой мозг не успел сразу её обработать.
Все мои нервные окончания налились пламенем, перед глазами зарябило, но сквозь муки я видел тварь, судорожно извивавшуюся в агонии, подобной моей. Под телом паразита скрывались шесть отростков с когтями на концах — ими он впился в меня, всеми силами пытаясь не сорваться.
От электричества перед глазами побежали воспоминания.
Её улыбка была на первом плане. Подле горел уютный очаг, а в окне за спиной Мар шёл снег. Грани этого воспоминания начали светлеть, и я понял, что моя жизнь в самом деле была одним непрерывным переживанием — и только её осознание оказалось разорванным всепожирающей тварью.
Я так и не застал момент рождения своего сына. То и дело я бывал где-то совсем рядом, но мне не приходилось увидеть всё воочию. И вот я наконец сжимаю ладонь Мар. В голове — единственная мысль: я должен быть рядом.
Нет. Нет! Теперь я вновь держу её за руку, но на этот раз она лежит на больничной койке совсем по другому поводу. Только не это! Боже, Господи, за что? Как же это бесчеловечно, как бессердечно — заставлять меня навеки запомнить эти мгновения. Я безутешно рыдаю, пока в палату вбегают медсёстры. Я не хотел об этом знать. Я больше всего боялся
