Книга Пронзенное сердце и другие рассказы - Майн Рид

Этот молодой человек, в потрепанном тесном черном костюме, худой и костлявый, бледный: с нездорового цвета кожей, выглядел так, словно доктор постоянно пускал ему кровь. Однако выражение лица молодого человека свидетельствовало, что он вряд ли покорно сносил такое обращение. Напротив, лицо у него было хитрое и злое, какое часто бывает у младших клерков юристов.

Как уже говорилось, капитан Уолтер знал этого человека. Звали его Ньюдин. Вспомнив, что он был одним из свидетелей, подписавших завещание, молодой офицер решил с ним заговорить.

– Кстати, мистер Ньюдин, вы ведь один из свидетелей завещания мисс Инглворт. Могу ли я спросить, как случилось, что вы его подписали?

– Я подписал его по просьбе доктора Лэмсона, капитан Уолтон. Он специально послал за мной для этого. Я был в комнате для приготовления лекарств; он тоже, когда адвокат Лакетт попросил найти свидетеля. Доктор предложил мне вместе с ним пойти в дом Инглвортов. Его это дело очень волновали; неудивительно, учитывая, какую сумму он получал по завещанию.

– Но ваша подпись совсем не была обязательной для этого. Любой человек мог подписать завещание, если бы его сочли достаточно ответственным. В доме был дворецкий; и старший садовник. Оба они люди честные, с хорошей репутацией. Он мог попросить любого из них стать свидетелем. Однако не попросил.

– Возможно, вы удивляетесь: капитан; но я нет, – ответил помощник врача, многозначительно пожимая плечами. – У доктора были свои причины.

– Правда? А могу я их узнать?

– Если пообещаете, что ничего ему не расскажете…

– Конечно, обещаю. Вряд ли мы с ним будем вообще об этом говорить.

– Что ж, капитан Уолтон, по правде говоря, я думаю, он хотел, чтобы никто не знал о завещании. Лакетт и доктор Лэмсон – близкие друзья; между нами, я считаю, что адвокат получить часть этих десяти тысяч, когда они попадут к доктору Лэмсону. Конечно, капитан, я только высказываю свои предположения; и не стал бы вообще этого делать, если не чувствовал, что здесь что-то нечисто.

– Ах, капитан, есть кое-что еще более странное; и поскольку вы мне дали слово молчать, я вам расскажу и об этом.

Капитан Уолтон весь превратился в слух.

– Со дня составления завещания, – продолжал Ньюдин, – но особенно со дня смерти молодой леди доктор сам не свой. Он встревожен, как обжегшийся горностай; и однажды, когда он уснул в своем хирургическом кресле, я слышал, как он во сне говорил что-то об иглах, которые всаживают в людей; и тут же упомянул мисс Инглворт и наследство в десять тысяч фунтов. Странно, не правда ли?

– А как вы это понимаете, мистер Ньюдин?

– Я ничего не хочу сказать, капитан. Рассказываю только, что видел и слышал. Но мне пора. До свидания, сэр.

С этими словами он ушел неслышной вкрадчивой походкой, оставив капитана Уолтона размышлять над своим непрошеным свидетельством.

К этому времени требование произвести эксгумацию тела мисс Инглворт приобрело официальную форму; было собрано жюри коронера в составе нескольких медиков: самых известных в округе; им поручили произвести осмотр. Гроб выкопали и поставили на мраморную плиту внутри ограды: день был ясный, и расследование решили производить на открытом воздухе. Помимо представителей власти, присутствовали также несколько джентльменов мировых судей; все они находились внутри ограды, а жители города и окружающих деревень теснились снаружи. Двор церковного кладбища Е. никогда не был так полон с того дня, двенадцать месяцев назад, когда было случайно открыто тело молодой девушки.

Среди вызванных жюри свидетелей были адвокат Лакетт, его клерк, сам доктор Лэмсон, а также его помощник Ньюдин. Конечно, присутствовал и капитан Уолтон; в сущности, он был главным организатором расследования.

Трудно описать его чувства, когда крышку сняли с гроба и он увидел свою невесту, закутанную в саван. Хотя лицо у нее было белое, словно у мраморной статуи – совсем не такое, каким он видел его в последний раз в расцвете здоровья и молодости, – разложение еще «не стерло черты, на которых покоится красота», и Элен Инглворт даже в смерти была прекрасна. Опечаленный возлюбленный не мог вынести это зрелище. Чтобы не смотреть на это неподвижное, словно вылепленное из глины лицо, он отвернулся, сел на могильную плиту и заплакал.

Тем временем расследование одновременно с посмертным осмотром продолжалось. Тело извлекли из гроба и положили на большую мраморную плиту, предназначенную для надгробия. Вначале обнажили только голову и грудь. Больше ничего не потребовалось, потому что внимательный взгляд одного из хирургов тотчас заметил небольшую припухлость на коже непосредственно над сердцем. Более тщательное изучение показало, что часть кожи как будто надрезана; кусочек кожи приподняли, и под ним обнаружилось отверстие, такое крошечное, что вряд ли заслуживало названия раны. В отверстие просунули зонд и услышали звон металла о металл; с помощью пинцета извлекли стальную иглу, такую, какими пользуются при плетении соломенных шляп! Игла в несколько дюймов длиной, нацеленная прямо в сердце, очевидно, пробила его насквозь.

Шум возбуждения пробежал среди собравшихся; все пришли в ужас. Даже серьезные медики на время утратили самообладание. Потом старший из них – по всеобщему молчаливому согласию он руководил осмотром – сказал, обращаясь к коронеру:

– Мне кажется, в настоящее время нет необходимости продолжать осмотр. Вот это, – продолжал он, указывая на иглу, – явно причина смерти.

Остальные врачи поддержали, и коронер объявил начало слушаний. Первым в качестве свидетеля вызвали доктора Лэмсона, единственного врача покойной.

На вопрос о причине смерти доктор Лэмсон просто повторил то, что говорилось в свидетельстве о смерти; он продемонстрировал также собственную копию этого свидетельства, сданную в регистратуру. Ему показали иглу, рассказали, где ее обнаружили, и спросили, знает ли он о ней что-нибудь.

– Знаю, – сразу и совершенно неожиданно ответил он.

Все были поражены; присутствующие затаили дыхание; все пристально смотрели на свидетеля и напряженно ждали, что он еще скажет.

– Будьте добры, – продолжал коронер, – рассказать все, что знаете; и помните, доктор Лэмсон, что вы под присягой.

– Не нужно мне напоминать об этом, – резко возразил свидетель. Иглу, которую вы обнаружили, я воткнул собственной рукой.

Такое открытое признание не могло увеличить общего изумления: оно и так достигло пика; но со стороны зрителей донеслись гневные восклицания. Призвав всех к молчанию, коронер продолжал:

– Мы просим вас объяснить свои действия, доктор Лэмсон.

– Сейчас объясню. За несколько месяцев до смерти мисс Инглворт узнала о своей болезни. Я сам, убедившись в этом, рассказал ей. И тогда она заговорила о том, что занимало ее мысли. Несомненно, большинство присутствующих помнит необыкновенное происшествие, которое год назад собрало на этом же месте большую толпу. Я говорю о том случае, когда нашли тело девушки; поза говорила о том,