Жуть, верно?
Гедимин мигнул. Смутные обрывки странных текстов всплывали в голове, но не складывались ни во что внятное, — литературой, а тем более мифологией, сармат никогда не увлекался. «Значит, всё, что я тут сделаю, останется тут. И никто никогда не узнает…» — он на секунду стиснул зубы. «Да ну вас в ядерный могильник!»
— Как мне вернуться? — спросил он, недобро щурясь. — Мне надо назад.
Сарматы переглянулись. Гедимин пристально смотрел на них, ожидая ухмылок, но все трое оставались серьёзными, а Лилит погрустнела.
— Зачем, теск? — Константин едва заметно поморщился. — Тут всё, что у тебя было. Станция. Полигон. Ирренций. Компания. Куда ты вернёшься⁈ Тебя через месяц приговорят к расстрелу!
— Хэ! — Линкен ткнул его кулаком в бок. — Не говори, чего не знаешь!
Он посмотрел на Гедимина и протянул к нему руку. Глаза взрывника потемнели.
— Он ведь прав. Тут работать проще. Любые штуки, любые опыты, — никому даже дела нет. Все только рады, если у тебя получается. Я тут первое время взрывал всё, что можно…
Гедимин невольно улыбнулся.
— Тебе хорошо. Но я должен достроить реактор.
Он посмотрел себе под ноги. Пыль колыхалась, так и не сложившись в твёрдую поверхность, но и отверстий в ней не было. Гедимин подпрыгнул на месте, надеясь, что она просядет, но упругая мембрана оттолкнула его. Сарматы снова переглянулись.
— Как выйти? — спросил Гедимин, глядя на них с нарастающей яростью. «Я поднимался сквозь пыль. Должен быть способ спуститься.»
Он взглянул себе под ноги, намереваясь упасть в пыль и рвать плотный слой ногтями, пока не поддастся. Но плотного слоя не было. Поверхность задрожала, как вскипающая жидкость, и пошла мелкими пузырьками. Над ней поднялись пылевые столбы. Гедимин чувствовал, как они скользят по коже, — чистейший сингит, тёплый от процессов распада.
— Значит, реактор? — протянул Константин, задумчиво глядя на сармата.
— Не мешай, — Линкен придержал его за плечо. — Атомщика от реактора не оттащишь. Сам помнишь, чем это кончается.
Константин криво ухмыльнулся.
— Никогда этого не понимал. Ну да речь не обо мне. Эй, Гедимин! Тебя, похоже, согласны отпустить.
Линкен хмыкнул.
— Ещё бы не согласились! Ладно, атомщик, иди. Мы тебя тут подождём.
Пылевые столбы поднимались всё выше, очертания обеих станций давно растаяли в дымке, и лица сарматов начали дрожать и расплываться. Лилит вскинула руку в прощальном жесте, Линкен склонил голову, на мгновение прикрыв глаза.
— Пока не достроишь — не возвращайся, — услышал Гедимин недовольный голос Константина, уже исчезнувшего в светящемся тумане. Он попытался ответить, но грохот крови в ушах заглушил все звуки. Вокруг сомкнулась темнота, потом чёрное поле подёрнулось багровой, быстро светлеющей рябью, побелело — и снова в глаза ударил ослепительный свет.
Сармат дёрнулся, попытался вскинуть руку и прикрыть лицо, но не смог. Он лежал на спине, намертво пристёгнутый к холодной поверхности. Лампы, свет которых ослеплял его, на самом деле были направлены не в лицо — их лучи сходились на его груди, вскрытой сверху донизу. Сармат видел дымящийся срез, торчащие концы рёбер, приподнятых расширителем, и два силуэта в белых комбинезонах, склонившиеся над ним. Один из них запустил руки глубоко в рану и что-то быстро обкусывал, тут же пережимая обрезки, — так, по крайней мере, показалось Гедимину. Вникать было некогда — чувствительность вернулась мгновенно, и сармат едва не взвыл от боли. Всё тело, казалось, было размозжено.
— Сюда, — отрывисто сказал один из «белых» другому, и тот опустил внутрь Гедимина обе руки и устройство, зажатое в них. — Да. Держать.
Что-то пронзительно запищало. Боль усилилась — внутри снова что-то дёргали и сдавливали. Сармат хотел вскрикнуть, но обнаружил, что не может дышать. Писк перешёл в вой, и один из «белых» вскинулся и развернулся к голове сармата. На долю секунды их взгляды встретились.
— Наркоз, двойной, живо! — рявкнул «белый». Его зрачки расширились, едва не поглотив всю радужку. Со всех сторон раздались изумлённые возгласы, кто-то отключил «пищалку», и сармат почувствовал, как по левой руке вверх расползается приятная прохлада. Дышать он по-прежнему не мог, но это уже не пугало; ощущения быстро смягчались, и вскоре он не чувствовал ничего, кроме усталости. «Жив. В госпитале. Вылечат,» — щёлкнуло в мозгу, и сармат прикрыл глаза. Что-то прохладное коснулось его лба.
— Не бойтесь, Гедимин, — услышал он тихий голос Питера Фокса. — Вы здесь. Мы вас вытащим. Скоро будет не больно.
12 февраля 25 года. Луна, кратер Пири, город Кларк
Когда плотная чёрная завеса перед глазами стала светло-серой, а потом и вовсе побелела, Гедимин понял, что открыть глаза всё-таки придётся. Только это он и мог сделать — поднять веки, чуть-чуть шевельнуть головой. Всё остальное было плотно зафиксировано и, судя по ощущениям, покрыто слоем тёплой жижи. Перед открытыми глазами появилась пластина толстого стеклоподобного вещества. «Медкапсула. Крышка надвинута. Прозрачная для контроля,» — мысли в мозгу шевелились так же вяло, как непривычно отяжелевшее тело. Резкой боли не было; ныл правый локоть (Гедимин вспомнил сквозную дырку, попытался рассмотреть, что там на самом деле, но голова не поднималась), поднывало в левом боку. Лежал он на спине; спина не болела, всё остальное, если прислушаться, едва заметно саднило, как подживающая царапина. Сармат скосил глаз на грудь, увидел начало толстого шва, проходящего сбоку от грудины и криво ухмыльнулся. «Ну, хоть рёбра не торчат…»
Левая рука была приподнята и прикреплена к стенке, под ней проходили какие-то трубки — Гедимин не видел их, но чувствовал, что они уходят в его левый бок, втискиваясь между рёбрами. Сармат попытался шевельнуть пальцами рук — справа всё, что нужно, шевелилось, хоть и с трудом, слева, похоже, шевелить было нечем. Гедимин снова вспомнил, как стоял полуободранный посреди пылевой бури и смотрел в глаза мертвецам. «Померещится же,» — он снова ухмыльнулся, закрывая бесполезные глаза — смотреть в капсуле было не на что. «Как там Хольгер говорил? Галлюцинации пустого мозга?»
Он сделал глубокий вдох. Лёгкие работали, но как-то странно, вполсилы — но, видимо,
