8
У входа в небольшой грот князь Орлов ловко развел костер и жарил каштаны и мидии, принесенные Энгелем, слугой и кучером Бисмарка. А Бисмарк с Катариной, взобравшись на соседнюю скалу, сидели и смотрели на море, зеленое и белое от пены и солнца.
— Вы такой большой! — сказала она. — Похожи на скалу.
— А вы на эльфа. Или ангела, — ответил он. — Вы… Вы, вообще, бываете на горшке?
Она возмутилась:
— Я? На горшке? Нет, конечно!
— Я так и думал…
Но она все же обиделась, вскочила и…
— Вы дерзкий плебей!
И прыгнула в море с такой высоты, что у Бисмарка сердце остановилось.
А она вынырнула и, гневно барахтаясь, поплыла в открытое море. Бисмарк и Николай испугались — ведь там, за скалами, уже океанские волны.
— Назад! — закричал ей с берега Николай. — Кэтти, назад!
Конечно, Бисмарк тут же прыгнул за ней, догнал ее, да она уже и сама выбилась из сил, но упрямо не хотела возвращаться к берегу, даже отбивалась от Бисмарка…
А вечером в гостинице она снова играла им на рояле, на сей раз Мендельсона, и Бисмарк, стоя у окна, подсвистывал ей.
— А правда, что в молодости у вас была репутация жуира и опасного мужчины? — спросила она, не прерывая игру.
Он усмехнулся:
— Это ваша берлинская миссия собирает на меня досье?
— И на вашем счету действительно тридцать дуэлей?
— Нет, всего двадцать восемь.
Она в ужасе округлила глаза:
— И вы стреляли в людей?
— Не всегда. В основном мы дрались на эспадронах.
— И как?
— Двадцать семь дуэлей я выиграл. Но прошу учесть — не я же их вызывал…
— Все равно вы ужасный! Ужасный! — И Катарина с такой силой ударила по клавишам, что этот еврей Мендельсон, наверное, проснулся в гробу.
9
«Они уже исследовали весь берег и наткнулись на совершенно очаровательные, необитаемые местечки, придумали им имена, которые будет напрасно искать на карте и которые отныне — их царство и вотчина. Так появились „Грот у башни маяка“, „Дырявая скала“, маленький островок среди утесов, который они окрестили „Гнездышко Кэтти“, и „Утес чаек“, бывший их любимым местом. Здесь проводят они многие часы, читают, пишут письма, мечтают и устраивают пикники. 19-го августа Бисмарк оставил нам живую картинку их маленькой группы: князь Орлов лежит, вытянувшись на сухой траве, и курит, Бисмарк и Катарина удобно устроились друг подле друга, пишут, пользуясь своими книгами, как пюпитром; она пишет своим родителям, он — Иоганне: „На четверть мили северней Биаррица, в скалах у берега, есть узкое ущелье, покрытое дерном, заросшее кустами и тенистое; невидимый ни для кого, я смотрю за двумя, покрытыми цветущим вереском скалами, на море, то зеленое, то белое от пены и солнца; рядом со мной самая очаровательная из всех женщин, которую ты тоже полюбишь, когда узнаешь поближе…“» (N. Orloff. «Бисмарк и Екатерина Орлова»).
«Бисмарк и Орловы вместе обедали в комнатах Орловых. Кроме того, эта маленькая компания и днем была вместе… Князь, воспитанник старой джентльменской школы и несколько стесненный своей инвалидностью, предоставил своей супруге, бывшей на 13 лет моложе его, максимум свободы, практически безграничной. Для Бисмарка это была краткосрочная идиллия, но она позволила ему расслабиться и забыть о политике… Своей сестре Мэйл он открыто написал, что влюбился в эту „озорную принцессу“» (В. Рихтер. «Бисмарк». Лондон, 1964 ).
10
Нет, ей положительно нравится дразнить его. Даже когда на закате он тихо сидит на пляже в шезлонге, курит свою трубку и пишет жене очередное письмо (а Катарина видит это сверху, из своего окна), она вдруг появляется с крупными фигами на блюде, устраивается рядом с ним в шезлонге и начинает поглощать эти фиги с такой вызывающей чувственностью… А потом, расхохотавшись, оставляет ему фиги и бежит к морю, танцует на кромке прибоя. А он продолжает писать Иоганне: «Она оригинальна, красива и молода. Рядом с ней я до смешного здоров и счастлив… — Тут он смотрит на Кэтти, прыгающую в волнах, и, спохватившись, дописывает: — Счастлив настолько, насколько могу быть счастлив вдали от вас, моих дорогих…»