питаться вообще, что хоть немного живое было. Любили спиртное пить. Питать оно их не питало, но страх ненадолго изгоняло и дурными они такими становились, забавными, но не все. Умирали многие от спиртного люди, не их это пища была. Лишь губило их в итоге.
— Интересно! Очень интересно! Чудно! — успевал только восклицать огненный человек.
— Когда я застал людей, их уже совсем не много на земле оставалось. Достойных мало видел, но часто достойные тосковали и говорили, что страшно человеком из плоти быть. Но все равно всегда смеяться старались. Жалко мне достойных из них было…
— Так, а магия, не знали они магии? Как же жили?
— Магии настоящей так и не освоили. Науки мало изучили. Были лгуны и безумцы у них, кто ради наживы или из-за собственного помутившегося рассудка убеждали целые селения, деревни, и даже город одуревших видал я. Но настоящей магии не умели. Но знаешь, чудеса видел настоящие у людей из плоти.
— А что это-чудо? — с непритворным незнанием спросил огненный человек.
— Чудо-это когда какой-либо магии, происходит сама по себе… магия.
— Так такого не бывает, все всегда объяснить можно.
— Ну, объяснишь сейчас! — перебил огненного человека бумажный, — Слушай. Однажды занес ветер меня в деревню людей из плоти… смертными я их называть привык. Та деревня была у самого берега Розового моря и процветала благодаря продаже жемчуга. Щедро кормило море людей моллюсками, круглый год доставали их ныряльщики. И вот однажды пропали без следа раковины из моря, бесследно, беспричинно. Две недели ходили самые опытные и лучшие ныряльщики в море, так далеко и так глубоко, как никогда до этого. Ничего достать не смогли. Отчаялись. Решили молиться. Узнали об этом дети этой деревни и придумали ведрами черпать воду из моря. В надежде на то, что ее станет меньше, и тогда оголится дно морское, и весь жемчуг можно будет спокойно собрать. Так черпали они с месяц. Каждый день, с раннего утра до позднего вечера. Взрослые позабавятся зрелищем, умиляться и дальше по домам разойдутся-молиться. И вот в очередной день работы упрямые работники так измотались, что родители их разносили спящими и умотавшимися с морского берега по домам. А на следующий день на рассвете-ушла вода… далеко, не меньше, чем на пару километров к линии горизонта. И все оголившиеся морское дно было сплошь усеяно моллюсками. Начали раковины вскрывать, а там по две, три, четыре, крупные, почти идеальной формы жемчужины. Не знали, кого благодарить за дары такие жители деревни, но по итогу, конечно, богов решили, не детей же, верно?
— И это чудо? Я богов хоть сам не признаю. Но верующие заслугу отдадут им, умные люди объяснят такие вещи капризами природы, наукой о ее поведении, — рассудил огненный человек.
— Можно отдать, можно объяснить. Но только никогда до этого, за двенадцать веков существования не видела таких событий та деревня. Месяц целый, дно пустое было, а потом также резко-ушла вода и все в раковинах! — продолжал настаивать на своем бумажный человек.
Задумался огненный. И спросил:
— Ну хорошо, как ты это понимаешь, кто дела все эти делал и зачем? Боги? Или… дети? — с легкой насмешкой, не ожидая услышать ничего путного в ответ спросил огненный человек.
— Нет… ну, может отчасти. Я считаю это была та же сила, что шестьдесят стеклянных людей на смерть отправила. Та, что правит нами. Она строга, но справедлива. Расцвела Жемчужная деревня, люди чересчур богаты стали, совесть над ними власть потеряла, забыли, что должны быть благодарны, ценить должны работу и процветание, удачу свою и ближнего. Сила увидела это, решила напомнить ненадолго, что это такое, когда плохо и голодно. Отняла. Люди ее убедить не смогли трудом своей и жертвенностью. Ушли помощи у богов просить, себя недолго в пустом море промучили. Ничего сила и не отдала им. Но дети их своими убеждениями, упорством и трудолюбием в восторг ее привели. И так расщедрилась сила, что даже с излишками вернула. А они-богов благодарить…
Огненный опять не знал что ответить. Опять изумился, задумался. Про любовь опять вспомнил.
— А что любовь твоя? Ее видел? Докажи, что дорогого стоит. Но только так, чтобы я понял, — огненный человек смущенно опустил глаза.
Бумажный человек заметил это. И на его полупрозрачном лице сложилась улыбка.
— Попробую. В тот раз занесло меня на одинокую поляну, где-то между самыми высокими горами западных хребтов. Круглый год она была покрыта нежной изумрудной травой, и залита самым ласковым теплым солнечным светом. На этой поляне, в небольшом доме, доживали свой век двое смертных людей. Последних в своем роде. Муж с женой. Единственное, что было у него-это она, единственное, что было у нее-это он. Было их, вроде бы двое, но иногда представлялось мне, что они одно. Приняли и меня как своего, в доме спрятали, хоть и сразу признался я, что бесполезен, и ни для какой работы не гожусь. Они лишь повторяли: «Друг, никакая разумная душа бесполезной быть не может. Да и виноват ты разве, что хрупким существуешь таким? Правильный ум в тебе-чистый. Мы с тебя тепло берем для жизни нашей. Совсем ты не ненужный. Оставайся навсегда, для нас ты вовсе не бумажный».
Умолк на мгновение бумажный человек. И тихо, очень тихо произнес:
— Да виноват я, разве?…
Наступило молчание. Лишь мерцало пламя на измятом теле и тихо потрескивало вокруг.
Затем рассказ возобновился:
— Так и жили они наедине друг с другом. Но никогда я не видел, чтобы в доме в этом правила скука. Всегда была радость, чистота, тепло. Тоска бывало приходила, но на долго ими овладеть никогда не могла. Чтобы жила и цвела, и из дома их никогда не уходила любовь- много работали. И телом и душой. В саду работали, скот держали, пока совсем плохие не стали. Для души-картины писали, пели, стихи прекрасные наизусть учили и читали, танцевали, говорили много. А какие это были разговоры! Сколько любви в них было, мудрости, нежности, уважения. Так и кормили они души свои очень долго. Были дети у них, но вместе со всеми остальными погибли. Часто плакала жена и говорила: «Не надо молодым никогда в кучу сбиваться, чтобы силу найти да счастье. Много лет человек прожить должен, чтобы понять, что все внутри оно, в сердце носим. А захотят, знаю я, вернуться в деревню родную, а смерть уже никого не отпустит. Да и деревни уже нет. Только два старика одиноких…». И слезы тихо лились из ее темных блестящих глаз. Каждый вечер друзья мои спускались к морю, в надежде, что
