меньше их, много меньше, чем у татар! Но понимая, что от плотности сцепки щитов зависят их жизни, вой построили настоящую стену, и редко когда в крохотную брешь удачно влетает степняцкий срезень…
Кружат у надолбов два десятка огромных хороводов по несколько сотен всадников в каждом – тысячи стрел летят во владимирскую рать едва ли не в упор, уже с тридцати шагов! И столь плотен их поток, что едва ли не закрывает он небо над головами русичей… Однако вой стоят не дрогнув, и, наглухо закрывшись щитами, они несут лишь малые потери. А ведь запас стрел у нукеров не безграничен, и восполнить его не так просто! Понимая это, разочарованный Субэдэй, уже убедившись, что врага никак не вытянуть за надолбы и не перебить ливнем срезней, приказал тюркам и кипчакам спешиться, оставив верхом лишь соплеменников, легких лучников-лубчитен.
Туаджи уже доложили нойону, что берег со всех сторон занятого орусутами междуречья покрыт столь скользким льдом, что подняться по нему нет никакой возможности. А потому бить врага можно лишь в лоб, лицом к лицу! Сердится Субэдэй-багатур: его нукеры привычны к быстрой скачке, к обходу противника на крыльях, к ложным отступлениям и засадам, к конной перестрелке… И наоборот, на земле они слабы! А ведь еще свежи воспоминания темника о том, как безуспешно пытались спешенные монголы ворваться в лагерь орусутов у Калки… Хорошо помнит багатур, как орусуты рубили нукеров страшными ударами боевых секир, цепко держа стену из сцепленных между собой телег! Тогда их удалось выманить лживыми обещаниями о сохранении жизни, воспользовавшись сильной жаждой, охватившей врага… Но ныне остается уповать лишь на численное преимущество покоренных!
Приказ есть приказ. Без всякой охоты спешились кипчаки и тюрки, пустив вперед нукеров с копьями. Остальные же перехватили деревянные да плетенные из ивы щиты и двинулись следом, оголив клинки, – неровной, скученной толпой, уже без всякого подобия строя… Ибо степняки, столь умелые в роли наездников, пешего боя не знают! Уже не столь смело наступают татары, с легким страхом смотря на сцепленные щиты орусутов, да храбрятся смельчаки, подбадривая окружающих:
– Эти бабы в мужских штанах боятся нас столь сильно, что не смеют и носа своего показать! Мы легко выломаем колья, а после перережем глотки трусливым псам, как резали глотки их визжащим бабам!
Однако русичи не боятся врага. Страшнее всего было, когда едва ли не в упор подскакала к ним тьма татарских всадников, когда дрожала земля под копытами тысяч коней и ливень стрел закрыл от воев солнце… Но сейчас, когда спешенные степняки, зачастую защищенные лишь халатами, медленно приближаются к могучей владимирской рати, ратники уже не чувствуют страха, вовсе нет! Лишь от напряжения и волнения подрагивают их руки, сжимающие древка рогатин да топоров, да нетерпеливо переминаются мужи с ноги на ногу – поскорее бы!
Но вот татары наконец-то приблизились на тридцать шагов, и тогда раздался над рядами русичей громкий, яростный боевой клич владимирских воев, заставив поганых вздрогнуть от неожиданности:
– Не жале-е-еть!!!
И разомкнулись щиты, и взвились в воздух сулицы, с силой брошенные во врага дружинниками и ополченцами! Град дротиков ударил в дрогнувших нукеров, выбивая тех, кто не успел поднять щит, и вонзаясь в защиту тех, кто оказался проворнее. Вот только под тяжестью угодивших в щиты сулиц невольно опускаются руки татар, а уже полетела в поганых вторая волна дротиков! Едва ли не половина нукеров первой линии пала на окровавленный снег, да погибло множество нехристей во второй!
И вновь взвились в воздух сулицы, а потом еще раз и еще… Всего пять бросков сделали ратники, начисто выбив три ряда нехристей, а в четвертом нукеры вынужденно бросают наземь щиты или пытаются срубить древки впившихся в них дротиков… Но уже летят во врага сотни стрел, выпущенных в упор русичами, да болты новгородских самострелов! И вновь падают сраженные ими покоренные, щедро орошая кровью снег, укрывший русскую землю…
Сойдись с владимирцами на этом поле лишь кипчаки да тюрки, уже бежали бы поганые, завывая от ужаса! Но гонят их вперед злая ярость монголов и несгибаемая воля Субэдэя-багатура! Переждали уцелевшие степняки обстрел, закрывшись щитами, ответили лучники из задних рядов, поранив, повыбив многих орусутов… Да ринулись наконец нукеры к надолбам, готовясь ловко накидывать на заостренные бревна арканы, выламывая их из ледового плена, дробить булавами, а если надо, то и голыми руками вырывать из утоптанного снега да промерзшей земли!
Но по команде сотников уже подались навстречу поганым гриди княжеской дружины и новгородские панцирные вой, ополчение белых сотен и даже простые мужи с кольями наперевес! И ворога встретили мощные уколы тяжелых рогатин и копий – точно бьют русичи в просветы в надолбах, раня и убивая визжащих от боли и страха татар!
Напряженно замер темник, глядя, как докатилась до орусутов многочисленная толпа покоренных, да как замерла она на месте, не в силах продвинуться ни на шаг! Лишь дикий вой увечных да рев сражающихся докатились до его слуха, заставив Субэдэя тревожно вглядываться вперед, ловя удобный момент для развития атаки. Но одновременно с тем багатур всерьез раздумывает: может, стоит дать приказ на отход? Ведь не посмеют покоренные отступить без его слова, но есть ли смысл гробить их жизни, коли орусутов не одолеть в лобовой схватке?!
Напряженно наблюдает за тем, как идет схватка у надолбов, и воевода Еремей. Не скрыто от его взгляда, что многие колья уже вырваны изо льда арканами ловких половцев да тюрков, что появились уже узкие проходы в заграждении… Но по центру и на левом крыле стена ростовых червленых щитов русичей, ощетинившихся рогатинами, намертво закупорила эти бреши, не позволяя врагу продвинуться ни на шаг! И лишь по правую руку, где, пусть и храбро, бьются с ворогом плохо вооруженные и слабо защищенные ополченцы лесных весей, удается теснить его воев поганым! Но Еремей спокоен. Пока что он ждет следующий ход врага…
Субэдэй также разглядел, что его нукерам удалось продвинуться вперед на левом крыле орды, и отправил туда гонца-туаджи с приказом кюганам: как можно быстрее выламывать колья, насколько возможно расширив проходы на своем участке! И пусть спешенные покоренные готовятся расступиться, разойтись в стороны перед тараном тяжелой конницы! После чего темник приказал пяти тысячам бронированных хасс-гулямов, отборных всадников Хорезма, готовиться к атаке… В прорыв же, следом за гулямами, Субэдэй решил бросить и легких лубчитен, все еще держащихся в седлах. Они отрежут противнику путь назад и ударят стрелами в спины пешцев-орусутов! Также туаджи отправились и к тургаудам, до поры
