озяб, а в подъезде совсем похолодел.
- Ты откуда взялся? – бессмысленно спросил я молодого кобеля-далматина. Так мент, не тратя сил и злости, только для порядка, может спросить мертвецки пьяного работягу, заткнувшего вход в метро.
- Ты кого привела? – еще более бессмысленно спросил я Шебу, хотя мы оба знали, что ее вины тут ни в чем нет.
Вот уж воистину беда не ходит одна!
Я знал, откуда этот кобель и кто его хозяйка. Кобель-далматин из соседнего квартала, через три двора, которые я прохожу, если иногда иду к метро или от метро домой. Хозяйка выходит с ним поутру, пожалуй, позднее всех тамошних собачников и дальше двадцати метров от подъезда не отдаляется, будто сама на цепи. В одной руке поводок, в другой сигарета. Стоит, не шевелится. Высокая такая, красивая, силиконовая деваха с текучими светлыми волосами от Гарньер или вроде того. Явно модель, какая-нибудь провинциальная «миска», может «Череповец», а может «Нефтеюганск». Есть у нее сапоги под далматина и кожаные джинсы под далматина. До конца теплейшего апреля выходила в норке ниже колен, а потом, по майскому холодку, сразу перешла на топ.
Но эта сигаретная красавица была полбеды. А остальные две с половиной – ее муж. Я пару раз оказывался в их дворе – разумеется, без Шебы – в тот момент, когда красавица, модельно пригнувшись, чмокала его в отбивную боксерскую щеку, и он садился в свой бумер, и непонятно было, как он в нем помещается. Мне казалось, что ветровое стекло должно вспучиваться, подпертое его огромным бритым шаром.
Вот теперь я попал так попал!
Первая мысль была – скорее прицепить кобеля на свой поводок и дотащить до его двора: может, хозяйка еще там, ищет, мечется у своего подъезда… А если этот будет упираться, лаять-кусаться? И вообще, что я ей скажу? Какие у нее там тараканы? Может, она уже в истерике, джинсы и сапоги выкидывать собралась! Звонит мужу, он мчится с братками на выручку… Дурное воображение – профессиональная болезнь всех писак.
Я понял одно: было хреново, а стало совсем хреново, и теперь главное успокоиться и не суетиться. И раньше кобели за Шебой увивались, как будто у нее течка, даже если течки не было. Что-то такое, постоянно кипящее у нее с гормонами. Или какой-то загадочной красой она их привлекает, какую людям не разглядеть. До подъезда ее нередко провожали нос-в-хвост, но этим дело и кончалось. Спуску Шеба им тоже не давала, так что особых мер никогда не требовалось… И этот кобель вел себя смирно, уважительно. Так Шеба на его действовала, и сама держалась спокойно и достойно, по-царски, чем и меня успокоила.
Мы поднялись втроем в квартиру. Я насыпал далматину гору сухого корма, пусть объедается, закрыл его на кухне, набрал и распечатал объявление – мол, найден кобель-далматин, - и дал номер мобильника. Пошел расклеивать не сразу, часа через три, а на доме красавицы – в последнюю очередь.
Звонок, что было хорошо, раздался вечером. Разговор получился такой:
- Слушаю.
- Кинг у тебя, мужик?
- Кто?
- Кобель мой, кто!
- Нормальный у вас Кинг. Не нервничает.
Я не решился ответить коротко и прямо. В словах «да» или «у меня», по-моему, таился бы вызов, угроза.
- Ага… Это я, значит, нервничаю, - уточнил мужик. - Ты сиди на месте, я подрулю. Говори адрес.
- Так я его гулять вывел, он запросился, - нашелся я. – Может, это мне с ним легче «подрулить»? Скажите куда…
А то я не знал куда!
Он повелся:
- Ну, подруливай…
Я было взял свой поводок, но успел спохватиться. Достал эластичный крепежный тросик с карабином для автобагажника и повел кобеля на нем. Жутко обожравшийся кобель вел себя паинькой.
Да, чуть не забыл, перед выходом я накатил сто грамм на всякий случай – для анестезии.
Голова-Шар стоял у подъезда в не по моде длиннющей кожаной дохе на меху. Без поводка. Навстречу не пошел. Надо сказать, и кобель к нему не рвался. Хозяин в доме был явно не он.
- Годится, - сказал Голова-Шар, глянув на кобеля в упор и словно прикинув, тот ли. – Ты его еще подержи.
И полез глубоко за пазуху. По волнообразному движению стало ясно, что он крепко принял.
Из глубины души или дохи он вытянул сломанную пополам стопку «зелени», развернул ее и стал отсчитывать. Отсчитал четыре «стольника», развернул веером, как карты, подумал и добавил до пятихатника ровно.
- Бери… Воз… Вознаграждение.
- Много даете, - благородно киксанул я.
Голова-Шар глянул на меня даже не исподлобья, а исподпереносья:
- Ты че, брезгуешь?..
- Нет, - коротко и твердо сказал я и взял деньги.
- Ты не знаешь, мужик, этому кобелю вообще цены нет, - вдруг размяк и подобрел Голова-Шар, расставшись с пятихатником. – Ты не знаешь, мужик. Ты практически спас человека.
Он засунул остатки «зелени» обратно в глубину и полез левой рукой в другую, на правой стороне. А я тем временем догадался о многом, в том числе и о тайном. Видно, «миска» его куда-то уехала, и этим утром ему пришлось выгуливать далматина самому, и он вывел его без поводка. И еще, видать, он побаивается этой своей «миски»…
Из правой глубины он выудил сильно початую бутылку бурбона, опрокинул и протянул мне:
- На, хлебни.
Я, не колеблясь, глотнул. Второго подозрения в брезгливости пережить, наверно, не удалось бы.
- Допивай… - приказал Голова-Шар, сделав рукой движение баскетболиста, отстукивающего мяч по полу. – Ну, хочешь, потом…
Другим, быстрым и очень точным движением он отщелкнул карабин от ошейника и прихватил за него кобеля.
- Я пошел… Бывай.
И он потащил кобеля в подъезд так, будто собирался сразу же его там, на лестничной решетке, и повесить. А я остался и ощутил вокруг себя какую-то очень приятную пустоту. Пятихатника плюс небольшой добавки, которую я мог наскрести, как раз хватало, чтобы пока перекантоваться…
Я двинулся восвояси, и с последним глотком бурбона мне попал в голову странный осадок – мысль. Лукавый шепнул: ведь если этого далматина помножить на сто и один, получится веселенькая сумма!
Самым странным мне теперь кажется то, что на следующее утро в совершенно трезвой голове эта мысль не засохла, а успела пустить глубокие корни. Что-то в мозгах перещелкнуло, я вдруг стал другим человеком.
Знаменитая красивая фраза: кого Бог хочет погубить, того он лишает разума. Ерунда это. Бог никого разума
