обязана быть женственной. Но он не отберёт у меня мои топоры. И мои сны.
— Что ты здесь делала?
— Защищала свою семью.
— Для этого у меня есть мужчины, — сплюнул он мне под ноги. — Убирайся и приведи себя в порядок.
На пороге залы появилась моя мать.
— Отец? Что случилось?
Тяжело дыша, мой дедушка пересек комнату и вышел через главную дверь.
Мои двоюродные братья обменялись быстрыми взглядами и поспешили за ним; Кальдер неохотно последовал за ними.
— Хервёр, у тебя из плеча торчит стрела? — поинтересовалась мама.
— Да.
— А, ясно, — тихо ответила она, развернулась и направилась обратно в свою комнату.
Я смотрела, как она уходит. Лишившись рассудка, она даже не осознавала, что происходит.
Я бросила взгляд на свою тётю Асту. Она смотрела вслед сестре, затем, словно придя в себя, моргнула и повернулась ко мне.
— Тебе нужна помощь? — спросила она.
— Нет, — ответила я, наклонилась и вытащила Мунин из спины мертвеца. Держа в каждой руке по топору, я направилась вслед за всеми на улицу.
— Хервёр! — мягко позвала меня Аста.
Но я не обернулась и только ускорила шаг.
Земля под моими ногами промёрзла насквозь. Я шагала по снегу, почти не чувствуя холода. На окраине деревни — там, где суша встречалась с морем, — вода плескалась о замерзший берег. В темноте ночи волны казались черными. Вдоль причала покачивались лодки.
Однажды я покину это место. У меня будут свои люди, свой отряд, и вместе с ними я буду драться за свою мечту, которую обещал мне во снах Один.
Меч двергов.
Какую судьбу мне бы это не уготовило…
Так или иначе, я уберусь из дома ярла. Вскоре мой двоюродный брат Лейф вернётся от конунга Гудмунда. Этой весной он возглавит поход, и я отправлюсь вместе с ним. Я не стану сидеть здесь и разыгрывать из себя послушную девицу. Лейф возьмёт меня с собой, и я отправлюсь навстречу тому, что мне предначертано. Я знаю, что это правда. Один никогда не лжёт.
Единственное, что стояло между мной и моей судьбой, была моя жизнь… и ярл, который ею управлял.
За главным домом находилась прачечная. Я толкнула дверь. Эйдис, сидевшая рядом с бочкой для стирки белья, подняла на меня глаза. В руках она держала чистое постельное белье. Рядом с ней стояла миска с травяной настойкой и баночка с остро пахнущей мазью.
Я нахмурилась.
— Если ты знала, что кто-то собирается меня убить, могла бы и предупредить.
Она усмехнулась; ее темные глаза, чудесно сочетавшиеся с темно-каштановыми волосами, мерцали золотистыми искорками в тусклом свете лампы.
— Но ведь не убили?
— Нет, но могла рассказать, что что-то замышляется.
— Но я не знала, что замышляется.
— Тогда откуда всё это? — спросила я, кивая на лекарства.
— Локи сказал мне приготовить их для тебя, вот я и приготовила. Это что, стрела в твоём плече?
— Точно. А Локи не потрудился сказать тебе, что кто-то собирается сегодня ночью убить мою семью? — По мере того, как мое сердцебиение успокаивалось, боль в плече становилась все более заметной. Рана давала о себе знать.
— Нет.
— Тогда что он тебе сказал?
— Приготовить вот это, — повторила Эйдис, указывая на лекарства. — И, конечно, он сказал мне то, что говорит всегда. Этот сладкоголосый демон прошептал: «Эйдис, однажды ты…»
— «…зачнёшь от меня ребёнка», — закончила я за неё. Эту историю я слышала уже сотни раз.
Эйдис усмехнулась, и, как всегда, я увидела странный блеск в ее глазах. Большинство считали её сумасшедшей и не верили её видениям. Кто поверит, что невольницу наградили даром предвидения? Кто бы стал делать из рабыни — вёльву?
Локи.
И если верить рассказам Эйдис, бог-проказник очень любил ее. Но никто не верил Эйдис. Никто, кроме меня.
— Садись, — произнесла Эйдис.
Я подчинилась.
Её пальцы начала сосредоточенно ощупывать мою рану.
— На тебе кожаная туника, она тебя и спасла. Конечно, стрелу всё равно придётся подрезать, чтоб легче вытащить… И кстати, почему ты спишь во всеоружии?
— Я долго тренировалась вечером, а потом уснула, не раздеваясь.
— Наверно, ярл вне себя от счастья, — озорно ухмыльнулась Эйдис.
— Он не знает.
— Конечно, он не знает. И сколько мужчин ты убила сегодня, воительница?
— Ни одного.
— Врёшь. Полагаю, ярл был очень благодарен своей сильной внучке, надежде его рода и защитнице всей семьи?
Я рассмеялась, и от резкого движения плечо, словно снова пронзила стрела.
— Эйдис, — выдохнула я.
— Не дёргайся, — попросила она. Сначала она расшнуровала мою кожаную куртку, затем, обхватив за плечо, подрезала древко стрелы. Любое движение причиняло боль, и я вздрогнула.
— Вот всё почти и закончилось. А теперь последний штрих, — сказала Эйдис. Она осторожно приподняла мою тунику, прижимая ткань к ране, но вскоре отбросила свою затею. — Будет лучше, если я просто разорву тунику. Потом всё зашью.
Я закрыла глаза. Ткань разорвалась с громким треском.
Эйдис промыла травяным настоем моё плечо.
— А теперь самое весёлое. Сделай глубокий вдох…
— Эйдис? — прошептала я.
— Что, Хервёр?
— Что Локи говорил тебе обо мне?
— Мы говорим с ним о любви, а не о тебе, девочка.
Я хмыкнула и снова поморщилась.
— Ну Эйдис…
— Боги используют таких людей, как ты, Хервёр, вот увидишь, — сказала она. — А теперь сделай глубокий вдох.
Сильным рывком Эйдис выдернула стрелу из моего плеча.
Я стиснула зубы, чтобы не закричать, и перед моими глазами заплясали черные точки. Я покачнулась, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. И стоило мне это сделать, как услышала глубокий мужской голос:
Хервёр…
Хервёр…
Правда сама тебя найдёт.
Глава 2
После того, как Эйдис обработала мою рану, мы вдвоем вернулись в зал. Казалось, весь город проснулся и собрался внутри.
Эйдис направилась в мою комнату, чтобы принести мне сапоги и плащ, а я тихо проскользнула в заднюю часть зала. Мой дедушка, стоя в самом центре, окинул собравшихся свирепым взглядом.
Все были на взводе. Я чувствовала напряжение, царившее в этом месте. Учитывая, что другие ярлы и конунг Гудмунд должны были прибыть со дня на день на зимний блот, нападение оказалось как нельзя некстати. Если другие ярлы узнают, что кто-то пытался убить нашу семью, моего деда сочтут слабым. А это было именно тем, чего он терпеть не мог.
Я прислонилась к опорной балке и наблюдала из тени. Центральный очаг снова разожгли, лампы ярко горели, кровь с пола была смыта. Сидя в своем кресле на возвышении над собравшимися, дедушка хмурился, не сводя глаз с огня. Тени, отбрасываемые пламенем, заставляли его выглядеть