– Я… – начала было Маша.
– Да чего ты тута раскорячилась, как корова стельная? – рявкнул мужик, вежливостью явно не обременённый. – Вот точно как моя Любка-покойница. Всё б только командовать, только б разъяснения разъяснять! Говорю, топай, значит топай! Раскомандовалась!
И мужик, недолго думая, пихнул госпожу Мельге в спину, побуждая к активным действиям, а сам деловито нырнул в машину, волоча с заднего сиденья чемодан. Стоило бы, наверное, возмутиться и окоротить зарвавшегося селянина, поставить на место. Но у Марии как-то разом силы кончились, вытекли, словно вода из ванной, ни капельки не осталось, даже язык будто чугуном налился. Поэтому она на самом деле просто развернулась и побрела к смутно темнеющему за ёлками и соснами дому. А жёлтая, так удивившая поначалу дорожка, примерещилась вдруг длиной и непреодолимой, как Китайская стена.
***
Дом действительно поражал.
Значит, сначала Маша шла по дорожке из жёлтого кирпича мимо радостно-золотистых сосен и редких ёлочек, сильно смахивающих на новогодние: вот гирляндочки навесить, звезду нацепить и можно хороводы водить. Шла Мария довольно долго, вконец измаявшись. И вдруг между корабельными стволами, будто выпрыгнув к дорожке, появился просвет, а в просвете фонтан. Самый настоящий, вот только словно бы перенесённый Алисой Селезнёвой из солнечного советского детства: гипсовая чаша лепестками, струпья старой голубой краски, вместо воды прошлогодняя ещё листва, а посередине ржавый железный штырь, откуда, наверное, положено воде и течь – красота!
Зато за фонтаном и просветом обнаружились какие-то невразумительные кусты, а там – слава тебе господи! – и дом. Который, собственно, наповал и сразил воображение, в общем-то, закалённой Марии Архиповны.
Ясное дело, дачку – это Ирка так машин приют отрекомендовала: «дачка» – построили не вчера и даже не двадцать лет назад, вот и под коньком крыши смутно белели выпуклые цифры: 1915. Стены желтовато-серые, некрашеная вагонка потемнела от времени. Но странное дело, дом это совсем не уродовало, наоборот придавало ему посконности, сермяжности и прочей настоящей настоящности. Спереди было крытое крылечко на три ступени, потом застеклённая веранда фонарём, над ней окошки, закрытые самыми натуральными деревянными ставнями и балясинки рядком – балкон то есть. А сверху ещё одно окно, но уже полукругом – то ли мансарда, то ли чердак, так сразу не понять.
Короче говоря, усадьба она усадьба и есть.
– Ну вот и так, тудыть тебя в качель, – провозгласил давешний мужичок, честно прущий за Марией её чемодан. – Ключики-то вертай взад, чай не справишься, рассохлось всё, ядрёна вошь, и заржавело. Дай-ка я сам! Не бабьего ума это дело, подвинься, чего разлапилась?
Маша, искренне полагавшая, что нет такого дела, которое «не бабьего ума» и очень подобные разговоры не любившая, послушно протянула тяжёлую связку, тихонько дожидаясь возле крылечка, когда сосед, то и дело поминающий качели, справится с входной дверью.
– Ну от! – заявил мужик довольно, толкая тяжко скрипнувшую створку. – Ты как, на ночь-то запираться будешь? А чего тута запираться-то, у нас чай не Москва, воров нету. Ты, девка, только дверку прикрой и всех делов. А завтра я маслица в замок капну и полный ажур!
– Большое спасибо! – пробормотала вконец обессилевшая Мария. – Вы мне очень помогли. Сколько я вам должна? – Вопрос, конечно, был не слишком приличный, а если уж говорить совсем честно, то откровенно хамским он вышел. Но кто ж знает, какие расценки в этом Мухлове? Можно ещё больше человека оскорбить. – Я вот только кошелёк свой найду…
Где её кошелёк, Маша понятия не имела. В сумке, наверное. А сумка, надо полагать, в машине осталась. Госпожа Мельге зачем-то обернулась на дорожку жёлтого кирпича и жёстко затосковала. Только от мысли, что надо топать обратно к воротам, рыться в раскалённом нутре «японочки» и что-то там искать, начало подташнивать.
Кстати, машину было бы неплохо загнать на участок. Или уж пусть её?
– Да, что я тебе, гарсон какой? – оскорбился мужик. – Совсем вы в ваших столицах обалдели! Не обижай меня, девка, слышь? – Сосед погрозил Маше корявым желтоватым пальцем, смахивающим на сучок и длинно всморкался в травку. Марию передёрнуло. – Я ж по доброте душевной, потому как ты ну точно моя Любка-покойница.
– Простите, я не хотела вас обидеть, – буркнула Мария Архиповна, мечтая только о том, чтобы мужик, наконец, догадался куда-нибудь провалиться.
– Да я не из обидчивых, – успокоил её Василич. Или Никанорыч, что ли? – Ты, слышь, сгоняй завтрева в сельпо и возьми фанфурик, уважь, значит, по-соседски. Только эти, красивые, не бери, никакого градуса в них нету. А возьми нашенскую, с синей этикеточкой за…
– Куда мне сгонять? – спросила Мария Архиповна специальным тоном, которым обычно интересовалась у подчинённых, почему это французских туристов вместо ресторана «Максимус» отправили обедать в столовую номер пять при хладокомбинате.
Сосед, видимо, про «специальный тон» ничего не знал. А, может, и знать не хотел.
– Эх, молодёжь! – Махнул он рукой так, что мгновенно стало понятно: от молодежи ничего путного он давно не ждёт. – В сельпо, говорю. В магазин, тобишь, тудыть тебя в качель. А, ладно, завтра провожу, а то заблукаешь ещё.
– Что я… сделаю? – совсем-совсем специальным тоном поинтересовалась госпожа Мельге.
Мужичок ей надоел ужасно.
– Да заблудишься, говорю, – с жалостью, будто умственно отсталой, пояснил «помощник». – Давай, хорош лясы точить. Пойдём, я тебе разобъясню, что тут к чему, сама не разберёшься.
– Не надо мне ничего разобъяснять, – проворчала Маша под нос.
Но Сергеич уже канул в доме, чем-то активно громыхая. Вёдра, что ли, переставлял?
Мария, тоскуя, задрала голову. Над головой – вот же неожиданность! – было небо, выцветшее, вылинявшее почти до белизны, и чувствовалось, что вечер наступит скоро, да он почти уже наступил.
– Эй, девка, ты где там? – заорал из дома сосед. – Подь сюды.
Маша тяжко, совершенно по-лошадиному вздохнула, поднялась по трём ступенькам и осторожно заглянула в дверной проём. В доме было сумрачно, даже по застеклённой веранде ползали тени. Пахло пылью и мышами. Мария не очень-то знала, как именно пахнут мыши, но подумалось именно так. А ещё «дачка» поскрипывала, шуршала, разве что не потягивалась, просыпаясь, но гостью явно заметила, посматривала искоса: «Кто ещё такая? Жить, что ли, тут собралась? Так уживёмся ли?»
– Вряд ли, – успокоила дом Мария. – Ты слишком-то не волнуйся, я уеду скоро.
«Ну-ну» – с сомнением скрипнули половицы.
– Девка-а, ну где ты тама? Иль обратно в свою Москву укатила?
Сразу за верандой, то есть за верандовой дверью, понятно, оказался печной угол, неудобно вылезший прямо на середину довольно большой комнаты. Госпожа Мельге, ничего подобного не ожидавшая, даже шарахнулась, ударившись бедром о дверной косяк, так, что в глазах потемнело. Зашипев от боли, Маша испуганной кошкой метнулась в другую сторону, налетев на утлый столик. Столик Мария успела поймать, но на пол что-то всё равно тяжело брякнулось. Оказалось, что снесла она телефон – чёрный, литой пластмассы с жёлтым диском и очень внушительный.
