убьёт.
– Он мне сразу не понравился, – сказал Ним, глядя вслед самому странному всаднику из всех, кого он видел в своей жизни. – Так кто он: нечистец или меченый?
– Полукровка какой-то, – пожал плечами Велемир.
Энгле молчал, хмуро покусывая губу. Велемир протянул ему свечу, Энгле зажёг её от фонаря и оглянулся по сторонам.
– Мне нужен перекрёсток.
– Всё-таки станешь делать то, что попросил этот дикий мальчик? – Ним сморщил нос.
– Я верю, что он исполнит свою угрозу, – серьёзно ответил Энгле.
* * *
Вокруг Липоцвета – тонкоствольные лиственные перелески, звонкие и светлые, днём полнящиеся птичьим щебетом, а по ночам – печально-тихие. Не заходят сюда лешачата, не пляшут на полянах лесавки, а в речушке на дне оврага не плещутся в летний зной русалки. Если есть в Княжествах совершенно спокойные уголки, то здесь – один из них.
Косматый пёс мчится через побуревший луг, набрякший росой, и мальчишка погоняет его, шепча что-то в мягкое ухо. За псом тянутся волокуши, подпрыгивают на кочках, и обездвиженный мужчина на них чудом держится, кажется, ещё одна минута, ещё один поворот – и всё, сорвётся, упадёт, а всадник и не заметит, унесётся дальше.
Они устремляются в лес, под кроны вязов и лип, но подлесок и тонкие кусты бересклета мешают тащить волокуши. Огарёк спрыгивает с пса, отвязывает волокуши, пытается самостоятельно протащить Кречета дальше, но у него ничего не выходит. Рудо лижет лицо хозяина, тычется носом в плечо, скулит жалобно. Провозившись с волокушами и ничего не добившись, Огарёк забегает чуть дальше в лес, спотыкаясь и царапая лицо о ветки, падает на колени и кричит во всё горло:
– Смарагдель! Смарагдель! Господин Дорог!
Испуганные птицы взметаются в небо чёрным облаком.
До рассвета ещё далеко. Месяц плавает в глухо-сером мареве, ночь холодна и тиха, и крики мальчишки режут замерший воздух. Он зовёт долго, до хрипоты, голос его слабеет и уже не звенит отчаянной надеждой. Огарёк замолкает, тяжело дыша и хватая пальцами влажный мох вместе с землёй. Становится невыносимо тихо.
Рудо настороженно всматривается вдаль, но не щетинит холку и не рычит. Огарёк со злостью вытирает слёзы, и на его щеках остаются земляные полосы. Он смотрит на пса и поворачивает голову в ту же сторону.
В темноте, почти не различимый среди чёрных липовых стволов и переплетения кустов, кто-то стоит. Месяц показывается из-за облаков, тускло освещает лес, и Огарёк видит кого-то, похожего на человека, но не более чем волк походит на собаку.
– Зачем ты зовёшь моего отца? – спрашивает существо и подходит ближе. Его движения поначалу кажутся робкими, осторожными, но Огарёк понимает: лесовой крадётся, и каждый его жест исполнен опасностью. На голове у лесового молодые оленьи рога, покрытые мягким мхом, и Огарёк вспоминает, что они уже встречались мимолётом, там, в чёрной чаще.
– Кречет умирает, – говорит Огарёк. – Нужна ваша вода. Скорее.
Лесовой неслышно подступает ближе, изумрудные глаза светятся любопытством и недоверием.
– И где же он?
Огарёк машет рукой себе за спину и громко шмыгает носом.
– Там лежит. Сходи посмотри, раз не веришь.
Лесовой и правда уходит, но возвращается быстро. Лицо его становится более человеческим: постарался, значит, над обликом.
– Не уходи никуда. Я скоро вернусь.
Он исчезает быстрее, чем Огарёк успевает что-то ответить. Шагает в кусты и растворяется в них, без звука, не всколыхнув ни листочка. Снова становится тихо, тихо и одиноко, а минуты тянутся невыносимо медленно. Огарёк до крови кусает костяшки, ждать ему и тягостно, и страшно, но и радостно: всё же в этом пустом, нежилом лесу его услышал молодой лешак, а дальше всё должно быть легче.
Он возвращается к Кречету, трогает жилку на шее, задерживает дыхание и убеждается, что сердце ещё слабо, но всё же бьётся. Огарёк срывает немного влажного мягкого мха и обтирает бледное лицо Кречета и сухие губы.
– Скоро придёт твой друг, водицы принесёт. Потерпи немного. Ты крепкий мужик. Скоро бегать будешь. Терпи.
Никто и ничто ему не отвечает.
Огарёк суетится, не находит себе места и в конце концов обнимает погрустневшего пса, зарывается лицом в густую шерсть.
Этот лес слишком пуст, слишком мал, слишком не похож на Смарагделеву чащу, на могучее царственное Великолесье, и невозможно представить, что лесной князь сюда явится.
Огарёк зажмуривается, считает до десяти и медленно, глубоко втягивает ноздрями воздух. Ночь зябка и сыра, но перелески за Липоцветом почти не пахнут настоящим лесом – так, прелыми листьями и травой, без мощи, вполсилы.
Ему начинает казаться, что стало светлее, будто где-то неподалёку зажгли свечу, и пламя её пляшет на слабом ветру, дразня и подманивая. Огарёк медленно открывает глаза.
Воздух дрожит и плавится, перелесок трудно узнать, словно его заколдовали, подменили, взрастили из тоненьких стволов могучие чёрные деревья. Огарьку кажется, что он смотрит сквозь неровное слюдяное окошко, оплывшее и мутноватое. Но самое чудесное – не это.
Перед ним стоят трое. Молодой лешак с оленьими рогами, которого он уже встречал, исполнил просьбу и привёл отца. Смарагдель высок и широкоплеч, глаза его горят самоцветами, одеяние сверкает то ли росой, то ли осколками мелких камней, на голове – целая корона из переплетённых ветвей, не то надетый венец, не то рога, как у сынка. Но кроме двух лесовых Огарёк видит кого-то третьего – невысокого щуплого незнакомца в чудной, какой-то нездешней одежде. Плечи, грудь и руки незнакомца облепили светляки, и весь он светится, как фонарь, но из-за неровного сияния ползающих, вспархивающих и опускающихся обратно светляков Огарёк не может разглядеть его лицо.
Рудо бьёт хвостом по земле и срывается, бежит встречать Смарагделя. Лесовой быстро гладит пса, в два широких шага подлетает к Кречету, но не склоняется, а бесстрастно взирает на него, не с тревогой, а скорее с любопытством. Огарёк до скрипа стискивает зубы. Его злит равнодушие лесового, но он молчит, чтобы не спугнуть всесильного нечистеца.
– Ты хочешь сохранить ему жизнь? – произносит незнакомец со светляками. Его голос скрипуч и звучит гулко, будто он говорит в глиняный горшок. Огарёк понимает, что спрашивают Смарагделя, а не его.
– Сохраню.
Смарагдель отвечает твёрдо и сухо, но Огарёк видит, что у него нет с собой чарки с водой. Огарёк смотрит на молодого лешака, тот выглядит взволнованным и сторонится человека со светляками. Поймав взгляд Огарька, он подходит ближе и шепчет:
– Я всё сказал. К отцу явился Господин Дорог. Будь осторожней, человек. Он видит всего тебя.
По спине Огарька ползёт холодная дрожь. Он косится на человека со светляками и видит, что лицо у него то молодое, то старое, а в волосах появляются и исчезают серебристые пряди.
Господин Дорог скрещивает руки на груди и облокачивается на деревце. Он ничего не делает, просто наблюдает, и его странное лицо не выражает абсолютно ничего, словно он – костяная фигурка, кукла, забытая кем-то в лесу. Воздух вокруг него иногда начинает дрожать, меняться, и Огарёк отворачивается, задохнувшись от нахлынувшего ужаса.
– Видишь теперь? – скрипит Господин Дорог.
– Что? – хмурится Смарагдель.
– Те твари. Безликие. Они были в Липоцвете. С ними сражался твой сокол.
– Ты их послал? – гневно взрыкивает Смарагдель. В перелеске поднимается ветер, Огарёк обнимает Рудо за шею. С псом не так страшно. Огарёк напуган и растерян – Кречет лежит совсем белый, а эти двое тратят время, выясняя что-то своё.
Господин Дорог достаёт из кармана золотую кудель и начинает вытягивать тонкие ниточки. Некоторые нитки растворяются в воздухе, некоторые рвутся и осыпаются бурой трухой, а какие-то он наматывает на свои длинные пальцы и переплетает между собой.
– Я их послал. Я тебя послал. Я послал этого мальчика из Мостков. Я, всё я…
– Не ври. Надо мной у тебя нет власти.
– Может, и есть, тебе откуда знать? – Не отрываясь от кудели, Господин Дорог небрежно поводит плечом. Три светляка взлетают, кружат в воздухе и садятся обратно.
Смарагдель возвращается к Кречету и наконец-то приседает на одно колено, протягивает когтистые руки к сокольему лицу. Он осторожно трогает стрелу и рубаху, бурую и заскорузлую от крови.
– Ты позволишь?
«Скорее, хватит языками трепать! Вы живёте вечно, вы не люди вовсе, а он – человек, и скоро умрёт!» – хочет закричать
