оторвал взгляд от логотипа и протянул листы Гурьеву.
– Где-то я уже слышал об этой фирме, – расплывчато сказал я.
– Надеюсь, хорошее? – спросил Гурьев, заталкивая папку на прежнее место.
– Да, – ответил я, задумавшись. В мыслях кружилось имя убитого под Ялтой Сержа Новоторова, генерального директора российско-перуанской фирмы "Гринперос". Совпадение? Мало ли наплодили российско-перуанских фирм? – Да, – повторил я. – Надеюсь, что это хорошая фирма, и вас не обманут с заработком.
Самолет пошел на снижение. Гурьев боялся полета, и теперь лицо его стало еще более напряженным. Он постоянно вытирал платком лицо и шею, словно хотел отполировать кожу до блеска. Солдаты, не вставая со скамьи, стали разбирать свои выгоревшие на солнце зеленые рюкзаки и закидывать их за плечи.
На выходе я немного отстал от Гурьева, хотя он, спускаясь по рифленой рампе, которая словно от высотного холода покрылась металлическими пупырышками озноба, все время оборачивался, но уже не мог различить меня среди толпы солдат, одетых в камуфляж. Я не спускал с него глаз, когда он сошел на бетонку, от которой тянуло доменным жаром, поставил сумку у ног и стал смотреть по сторонам, выискивая встречающих. Смешавшись с шаркающим пыльными сапогами строем солдат, я шел к крытым брезентом грузовым машинам, курсирующим между аэропортом и штабом дивизии. Если его не встретят, подумал я, придется забрать его с собой.
Солдаты начали грузиться в кузов. Я не спешил, хотя старший машины поторапливал, и водитель уже завел мотор. Гурьев топтался у рампы, изнемогая от жары. Не встретят, почти уверенно подумал я, закинул свою сумку в кузов и хотел уже было бежать к самолету, как увидел подкативший к рампе серебристый микроавтобус "Ниссан". Смуглый, с бритой головой человек вышел из машины, подошел к Гурьеву, что-то спросил. Тот с готовностью вытащил папку и протянул человеку договор. Человек кивнул и показал на машину. Через полминуты серебристый "Ниссан" беззвучно развернулся и помчался по рулежке куда-то в сторону.
Встретили, подумал я и ощутил странное чувство скрытой тревоги.
2
Локтев был на совещании у командира дивизии, и я прождал его больше часа. Потом я увидел его тяжеловесную фигуру в конце коридора; он шел в мою сторону, широко размахивая руками, вынуждая встречных офицеров прижиматься к стене и отдавать честь каким-то притесненным нелепым движением, в котором было не столько стремления приветствовать начальника, сколько желания не обратить его внимание на себя. Я подумал, что Локтев не узнает и вообще не заметит меня – начальникам его ранга свойственно не обращать внимания на такую мелочь, как штабные клерки, тенями снующие по коридорам, а я в своем камуфляже вполне смахивал на такую мелочь. Но Локтев, поравнявшись со мной, узнал меня и отреагировал так, словно мы в последний раз виделись только вчера.
– Прилетел все-таки, – пророкотал он, на мгновение остановившись рядом и не подав руки, затем повернулся к двери своего кабинета и бросил через плечо: – Зайди!
Он вошел в кабинет, воздух в котором от кондиционера был сырым и холодным, сел за стол, наполовину заставленный телефонами, схватил со стола пачку сигарет, но она оказалась пустой, и Локтев со злостью швырнул ее в мусорную корзину.
– Ну зачем ты приехал? – громко спросил он, не глядя на меня.
– У тебя, наверное, неприятности, – предположил я.
– Да какие к черту… – начал было он заводиться, но осекся, поднял трубку, приказал подать к КПП машину, впечатал трубку в гнездо с такой силой, что аппарат чудом не раскололся на части, и, наконец, пристально посмотрел на меня: – Сколько тебе лет, Кирилл?
– Тридцать четыре.
– Тридцать четыре, – повторил он, покачивая тяжелой крупной головой. – Возраст, когда жизненный опыт потихоньку начинает перерождаться в мудрость… Пива хочешь? – Он опустил руку под стол и вытащил оттуда темную бутылку и стакан. – Теплое, правда. Зато "Бавария". Тут все пьют баварское пиво и смирновскую водку. Не то, что мы пили в афганскую войну – вонючую кишмишовку и спирт, который покупали в вертолетном полку. Не забыл?
Я не притронулся к стакану, через край которого медленно переваливала пышная бородатая пена.
– Обиделся, – решил Локтев. – А напрасно.
Он поднялся из-за стола, подошел ко мне, обнял за плечи.
– Ты, Кирилл, хороший парень, но…
Он не договорил. Или не подыскал подходящего слова, или не захотел показаться слишком грубым. Мы вышли в коридор. Я шел следом за Локтевым. Встречные офицеры снова шарахались в стороны. Я шел за ним, как за бульдозером.
Во внутреннем дворике Локтева дожидался "Уаз". Я сел на заднее сидение. Минут двадцать мы кружили по городу, который отчасти был мне знаком. Дорогой Локтев молчал, лишь изредка и односложно говорил водителю, в какую сторону сворачивать. Машина на высокой скорости покачивалась, будто раскаленный на солнце асфальт стал прогибаться под колесами. Я думал над тем, какие слова готовит мне Локтев, и что я отвечу ему. Настроение, с которым я входил в штаб, сменилось чувством легкого разочарования. Я надеялся в лице Локтева обрести союзника, а на деле выходило, что этот человек наверняка станет мешать мне.
Мы остановились у сквера, откуда веяло влажной прохладой фонтанов, рассеивающих между деревьев водяную пыль. Локтев, похоже, был здесь не первый раз. Он снял кепи, кинул ее на сидение и уверенно пошел по тропе к пруду. Мы сели за столик под полосатым зонтиком. Пара лебедей, дремавших на середине пруда, бесшумно устремилась к нам. Пригнув голову, в тень зонта вошел официант.
– Здравствуйте, товарищ полковник! – сказал он Локтеву.
– Привет, Сафар! – кивнул Локтев.
– Кушать будете? Плов, шашлык?
Локтев вопросительно глянул на меня. Я отрицательно покачал головой.
– Не надо, – сказал он официанту. – Только чай и сигареты. У тебя есть хорошие сигареты?
– "Бонд", "Кэмел"?
Я наблюдал за Локтевым. Не знаю, насколько я изменился за время, прошедшее после нашей совместной службы в Афгане, но Володю Локтева трудно было узнать. Годы, трудности, лишения, переживания – ничто так не меняет людей, как власть.
– У меня мало времени, – сказал он, когда официант отошел, – поэтому я хочу, чтобы ты еще раз внимательно выслушал меня, еще раз хорошо обо всем подумал, а потом уже принимал окончательное решение. Мы с тобой два с половиной года утюжили животами афганскую землю, не щадили себя и делали все, что от нас требовалось. Ты помнишь, о чем мы тогда мечтали? Вернуться в Союз и первым делом вымыться в тазу с шампанским. Ты помнишь, какие наивные были у нас мечты? Мы думали, что дома станем национальными героями. А о нас вытерли ноги. То же будет
