маскировали два злых глазка. — Пришли — получайте направление!
— Но анализы…
— Что анализы? Что вы упираетесь-то? Всё равно пойдёте! С анализами или без. Через полгода или сейчас — какая разница? Анализы… Непонятно ещё, какие анализы придут! Вы что, думаете, что я не чувствую, как от вас табаком пасёт? Хотите, чтобы я в графе «курение» написал? Чтобы дочь ваша, или кто там у вас, денег не получила?
«Ну без выплат как-то совсем бессмысленно», — подумал Олег. — «Да и, в конце концов, понятно же, что ошибка какая-то».
Выйдя в коридор, Олег поплёлся к процедурной, которая была в самом конце коридора — он шёл медленно, лениво, словно растягивая момент. Головой Олег уже всё понимал, однако всё ещё надеялся. На что? Этого Олег не понимал. Наверное, на то, что всё как-то разрешится само собой, без его участия.
«Не могут ведь так просто — раз, и отправить».
Страшно. Да, страшно. Но а что делать то? Если не слушаться — ещё страшнее будет. Разберутся… Ведь разберутся?
Перед процедурной было пусто. Олег толкнул дверь. Попал в белый «квадрат»: помещение, отделанное грязно-белой плиткой, посреди которого стоял железный стол, — место одновременно напоминало кабинет патологоанатома и общую душевую.
В углу сидела женщина в голубой форме и тяжёлом резиновом фартуке. Олег протянул ей бумажку.
— Раздевайтесь, ложитесь. На живот.
Олег разделся и лёг. Металлический стол был холодным — Олегу казалось, что он лежит на куске льда.
«Толкнуть и бежать?» — скользнула мысль. — «Тетка вроде хлипкая».
Однако Олег знал, что впечатление это обманчивое. Женщина, несмотря на возраст, была сильна — тысячекратно сильнее Олега. Ведь за ней стояла мощь Комбината.
«Разберётся… Сейчас-сейчас, в бумагу глянет».
— Руки запрокиньте за поясницу.
Олег запрокинул руки за поясницу. Женщина связала их строительной стяжкой. Лёжа на холодном столе, который постепенно забирал тепло тела, Олег начал думать, что это никакая не ошибка и никто ни в чём разбираться не будет. Что всем — и Олег произнёс, пусть лишь в душе, эту фразу — похуй.
Мысль эта варилась в его мозговом ликворе недолго: одной рукой женщина придавила голову Олега к столу, второй прижала к его затылку что-то холодное и круглое.
«Щёлк».
И все сомнения, страхи, мысли об отводе, воспоминания о вкусном летнем воздухе, о Костылёвой, о пожаренной женой картошке, линолеуме и разбитой дороге — все эти мысли вытекли через небольшое отверстие в затылке вместе со струйкой бордовой, густой, пульсирующей крови.
***
В полумраке сверкнуло лезвие: нож, прорезав коричневую корочку, обнажил розоватую плоть. На белой тарелке проявился красноватый полумесяц. Рука вилкой подцепила кусок и отправила его в рот. Рот, немного пожевав мясо, выплюнул его обратно не тарелку.
— Жестковатое, да? — спросил Кирилл Феликсович.
— Да пиздец какой-то, — тихо выругался Геннадий Виссарионович, вытирая белой салфеткой губы. — Подошва.
— Говорят, в этом году все такие. Недокармливали их в детстве, что ли?
— Я даже доедать не буду, — Геннадий Виссарионович раздражённо кинул приборы в тарелку.
Серебро недовольно звякнуло, ударившись о фарфор. На звук прибежал официант и согнулся в поклоне.
— Желаете следующее блюдо? — учтиво спросил он.
— Если такой же парашей окажется, то нет, не желаю, — буркнул Геннадий Виссарионович.
— Не, севиче из младенцев хорошее, попробуй.
— Да, мясо мы подаём с сезонными томатами и красной смородиной, — поддакнул официант. — Новорождённые свежие, вчера привезли.
— О-о-о, неси! — Геннадий Виссарионович расплылся в улыбке. — Детишек я люблю.
Редактор Анна Волкова
Корректор Дарья Ягрова
