ног демонстрировать произошедшее для достижения максимальной полноты картины. – Сом оказался в моих руках! Подводному гиганту больше не править в озере – я избавил его от этого бремени – он это понимал, и я это понимал. Я с трудом вынул крючок изо рта моего будущего ужина и хотел было опустить его в ведро с водой, но… Внезапно! Дикая! Оголодавшая и от того отчаянная псина, что было сил впилась острыми как бритва зубами в рыбу в моей руке! Могучий «капкан» из двух рядов собачьих зубов заключил в себе часть сома и мои два бедных несчастных пальца.
И тут Сорока закричал что было силы, как может кричать от острой боли десятилетний мальчик. Испуг заставил Умника откинуться назад.
– Боль была адская! – продолжил пострадавший, – Но рыбу я не отпустил. Я тоже был голодным и отчаянным и даже не думал уступать этой СОБАКЕ! Что было сил я врезал зверюге по голове. А пес был с меня ростом!
– Нет, не был, – перебил его Умник.
– Ладно, не был. Чуть поменьше был! Мой раскалывающий камни удар поверг его в панику – он откусил что удалось и удрал прочь. Кусок сома и мой мизинец он прихватил с собой, а упавший на пол безымянный – я в приступе гнева бросил ему в спину.
И Сорока демонстративно поднес к лицу руку, шевеля по очереди тремя целыми и половиной безымянного пальца. Мизинец на «собрание» не пришел.
– Не болит? – удостоверился Умник.
– Дак, это ж давно было, – махнул рукой гордый мальчик, – Два года уж с тех пор прошло.
– Это произошло на самом деле, только собака была поменьше, – вмешался в разговор появившийся из-за угла невысокий круглый мальчик с полными красными губами, хомячьими щеками и светлыми волосами. Сопровождающий его хромой мальчишка был гораздо выше, угрюмее и однозначно старше их всех. С виду ему было тринадцать.
– Пойдемте на водонапорную башню! Будем смотреть закат! – обратился толстяк ко всем присутствующим веселым и звонким голосом.
ЛикМик-Таг, так звали толстяка (также назывался известный шоколадный батончик), и Хромой были выходцами из семей, которые могут себе позволить немногое. Хромого высокого мальчика прозвали так тоже по вполне очевидным причинам. Слухи о его недуге до сих пор не были подтверждены.
Мальчишки встали, обтрусились от пыли и стали обуваться.
– А что с призом? – спросил Сорока, подобрав с пола коробку с универсальным молотком.
– После доиграем, – ответил Умник и забрал с призового пня новехонькие синие кеды, подаренные ему матерью днем ранее.
Все вместе они направились в сторону озера, откуда виднелась высоченная ржавая водонапорная башня с исполинских размеров до отказа наполненной водой бочкой наверху.
Глава вторая
Кислая, Сладкая и «люди после шести»
Город двух-, трех-, и пятиэтажных зданий готовился к окончанию очередного рабочего дня. О том, заглядывая в окна трудяг, напоминало уже наливавшееся свежим апельсиновым светом крупное остывающее солнце, стремящееся поскорее уже скрыться в глубине желтой, потрескавшейся земли где-то за городом.
Прогуливаясь по узким улицам и пробираясь через торопящихся домой усталых жителей города, четверо мальчишек громко обсуждали темы сверхважные, требующие внимательного подробного рассмотрения. Грубые и кислые мины «людей после шести» (так ЛикМик-Таг прозвал торопящихся домой, истощенных работой местных жителей, чей рабочий день заканчивался в 18:00) не сдерживали ни злости, ни раздражительности в моменты, когда шумная непредсказуемая шпана вынуждала их лавировать по тротуару меж детей. На что в ответ получали насмешливые кривляния и гримасы с использованием то языка, то пятой точки.
Если вы прислушаетесь в момент этой прогулки к нашим героям, то услышите, что речь шла о Храмом и его травме ноги, а точнее, пятки. По одной из историй, этот вечно угрюмый и молчаливый мальчик был втянут в потасовку с бандой соседнего района. Он вступился за девчонку, над которой без каких-либо веских причин постыдно измывались жестокие дети. Хромой вырос стеной перед заплаканной сопливой жертвой издевок и, гордо задрав подбородок, принял тяжелый бой сразу с тремя обидчиками. Храбрости, воли и выносливости ему хватило ровно на тот временной отрезок, чтобы маленькая спасенная девочка успела убраться подальше. Как только он периферийным зрением засек исчезновение желтого платья за углом дома в конце улицы, смог позволить себе заплакать под тяжестью мощных ударов. Нанеся последний удар наотмашь, и крепко угодив кулаком одному из подлецов прямо в его крупный приплюснутый нос, Хромой принялся бежать. Уходя от погони, ныряя из переулка в переулок, он в итоге угодил в тупик. Не растерявшись, юный спринтер ловко перемахнул через двухметровый забор из рабицы. Двое догоняющих выдохлись гораздо раньше, и потому карабкаться по противной алюминиевой сетке не решились, посчитав более важным оказать необходимую помощь своему товарищу с разбитым носом.
– Это ведь было еще до вакцинации? – с легкой грустью в голосе произнес ЛикМик-Таг, обращаясь к своему высокому угрюмому другу. Все взглянули на Хромого. Тот только медленно моргнул и слегка кивнул головой, не сводя пустого взгляда с какой-то точки впереди.
– Уйти-то ушел, но сломал себе пятку! И провел пять месяцев дома в кровати, – ЛикМик‑Таг знал, о чем говорит, т.к. с Чарли (после – известным как Хромой) они были ближайшими соседями, – Нога-то зажила, но вот хромота осталась.
Полный лучший друг знавал времена, когда Хромой был веселым и открытым мальчиком… до вакцинации.
– Даа… Не самый приятный трофей после достойного боя, – заметил Умник, протирая свои очки углом рубашки. Поместив их обратно на свое место на лице, он положил руку на плечо молчаливого приятеля и добавил, – Смелость и гордость – те самые качества, которые делают великих людей – великими! Так говорит мой отец.
– Вот-вот, – снова включился милый толстячок ЛикМик-Таг, – Хоть я и считаю всех девчонок такими же пустоголовыми, как их куклы, но поступок Чарли – это поступок настоящего мужчины.
– Она была красивой? – обратился Сорока к Хромому.
– Кто?
– Ну, девочка… за которую ты вступился.
Хромой, наконец, оторвал взгляд от пола и, весь окутанный романтичными воспоминаниями, взглянул на небо.
– Очень, – сорвалась тихая фраза с его губ.
– Какой же? – не отставал Джон.
Тяжко вздохнув, угрюмый Хромой стал тихо описывать одиннадцатилетнюю девочку:
– Голубые глаза, веснушки, волосы цвета пшеничного поля, желтое платье… и запах гвоздики – вот все, что я помню о ней.
Ребята затихли. Какое-то время они шли молча. «Блондинка значит. Блондинки мне по нраву», – думал про себя Сорока, почесывая тремя с половиной пальцами подбородок.
В тишине банда прошла немного, за рыбным магазином Дядюшки Моргана открылся вид на небольшую детскую площадку с песочницей, горкой и качелями на
