он считает себе ровней, держатся иного взгляда на них, согласился признать, что подобные создания действительно живут на земле. На этот счет у него остаются теперь лишь невольные и вполне простительные сомнения, эдакая легкая неуверенность; он даже не спорит больше, разве что иногда отпустит высокомерное замечание, чуть-чуть нарушит приличия или выкажет презрительную снисходительность. Но как же все-таки быть с этими непонятными существами? Как объяснить, почему они населяют наш мир? Как согласовать это с его теорией? В какой физической, метафизической или, если угодно, мифологической системе искать решение этой проблемы? Дорилас размышляет, взвешивает, силится понять: доводы его противников оказались настолько вескими, что с ними приходится считаться. Но Дорилас неглуп, начитан и непременно найдет ключ к загадке. Так и есть! Он найден, и Дорилас схватился за него — недаром он так радостно сверкает глазами. Тс-с, послушаем! Персидская философия учит нас, что есть два начала[20] — доброе и злое... Как! Вы все еще не поняли? Но это же так просто! Гений, талант, добродетель — все это изобретения злого начала, Аримана, дьявола, придуманные им для того, чтобы вытащить из безвестности на свет божий нескольких жалких, хотя и знаменитых плебеев — простолюдинов или, в лучшем случае, захудалых дворян.
* * *
Сколько заслуженных воинов, сколько генералов умерли, так и не сделав свое имя достоянием потомства, и до чего в этом смысле счастливее их Буцефал[21] или даже пес Бересильо, выдрессированный испанцами, чтобы травить индейцев на Сан-Доминго,[22] и получавший за это тройной солдатский оклад!
* * *
Как не пожелать, чтобы негодяй был ленивцем, а глупец — молчальником!
* * *
Вот наилучшее объяснение того, почему подлец, а подчас и дурак, чаще преуспевает в свете, нежели человек порядочный и умный: подлецам и дуракам легче подладиться к тону и повадкам высшего общества, где, как правило, царят лишь подлость и глупость, между тем как люди порядочные и здравомыслящие не сразу находят с ним общий язык, а потому теряют драгоценное время и остаются ни с чем. Первые — это купцы, говорящие на языке той страны, куда их занесло; поэтому они немедленно сбывают привезенные товары и запасаются местными. Вторые должны сперва выучить язык своих покупателей и поставщиков — лишь после этого они могут разложить товары и приступить к продаже. А если они, что случается довольно часто, не желают снизойти до изучения этого языка, им остается лишь уехать восвояси, так и не сделав почина.
* * *
Бывает благоразумие двух родов — общепринятое и другое, куда более возвышенное. Первое — это благоразумие крота; второе — благоразумие орла, и состоит оно в том, что человек, наделенный им, смело следует своей натуре и, не ведая страха, принимает все сопряженные с этим невыгоды и неудобства.
* * *
Чтобы простить разуму все горести, которые он приносит большинству людей, достаточно только представить себе, чем стал бы человек, будь он его лишен. Разум — зло, но зло необходимое.
* * *
Бывают отлично одетые глупцы, бывают и принаряженные глупости.
* * *
Если бы сразу после смерти Авеля Адаму сказали, что через несколько веков на земле появятся такие места, где на нескольких квадратных лье скучится и поселится тысяч по семьсот-восемьсот человек, он никогда бы не поверил, что такое множество людей сумеет ужиться друг с другом, и, вероятно, предположил бы, что там будет еще больше злодейств и ужасов, нежели их творится на самом деле. Вот чем следует утешаться при мысли о преступлениях, которыми чревато это невероятное скопление народа.
* * *
Непомерные притязания — вот источник наших горестей, и счастье в жизни мы познаем лишь тогда, когда он иссякает. Даже в те годы, когда красота уже блекнет, женщина все еще может быть привлекательной; однако пустые притязания делают ее несчастной или смешной. Но проходит еще лет десять, она окончательно превращается в безобразную старуху, и к ней приходят мир и покой. Достигнув возраста, когда уже нельзя рассчитывать на безусловный успех у женщин, мужчина то и дело ставит себя в двусмысленное, а порой и в унизительное положение. Но вот он перестал быть мужчиной, с неуверенностью покончено, и он вновь спокоен. Наша беда — в отсутствии у нас твердого и ясного представления о том, что мы такое; поэтому самое разумное — быть поскромнее, то есть по-настоящему быть самим собой. Положение французского герцога и пэра более выгодно, чем любого иностранного государя: тот вынужден вечно бороться с другими за первенство. Избери Шаплен[23] тот удел, который указал ему Буало своим знаменитым полустишием: «Пусть пишет только в прозе», он избежал бы многих огорчений и составил бы себе имя, отнюдь не вызывающее смех.
* * *
«Не стыдно ли тебе притязать на красноречие, к которому ты неспособен?», — увещевал Сенека[24] одного из своих сыновей, который, начав длинную речь, не справился даже со вступлением к ней. Тому, кто пытается следовать правилам, чересчур для него строгим, можно бросить такой же упрек: «Не стыдно ли тебе притязать на мудрость, которой у тебя нет?».
* * *
Светские люди в большинстве своем живут так легкомысленно и бездумно, что вовсе не знают того самого света, который постоянно у них перед глазами. «Они не знают его, — шутил г-н де Б*, — по той же причине, по какой мотылек несведущ в естественной истории».
* * *
При мысли о Бэконе,[25] еще в начале шестнадцатого века указавшем человеческому разуму тот путь, каким должно следовать, чтобы заново отстроить храм науки, мы почти перестаем восхищаться его великими преемниками — Бойлем,[26] Локком[27] и др. Он как бы заранее раздает им земли, которые они призваны распахать или завоевать, и напоминает Цезаря после битвы при Фарсале,[28] когда, став властелином мира, тот наделял царствами и провинциями своих приверженцев и любимцев.
* * *
Наш разум приносит нам подчас не меньше горя, чем наши страсти; в таких случаях о человеке можно сказать: «Вот больной, отравленный своим врачом».
* * *
Обычно нам бывает горько избывать иллюзии и страсти юности; однако случается и так, что человек с ненавистью вспоминает об их обманчивых чарах, уподобляясь Армиде,[29] предающей огню и разрушению свой волшебный дворец.
* * *
Как обыкновенные люди, так и врачи не умеют заглянуть внутрь нашего тела и распознать его недуги. И те, и другие незрячи, но врачи — это слепцы из богадельни «Трехсот»:[30] они лучше знают город и увереннее пробираются по его улицам.
* * *
Хотите знать, как делают карьеру?
