протопала к себе, крикнув:
— Ма, ты набрала воды?
— Конечно, — отозвалась мама. — Еще не отключили, иди, прими душ, я проконтролирую, если давление упадет, и выключу колонку.
Наташка сразу же скользнула в ванную, зажурчала вода. Боря пошел переодеваться, а я направился в кухню и обнаружил три букета из хризантем.
— Привет, — сказал отец, — это вам, чтобы не с астрами позориться.
— Спасибо, — кивнул я, посмотрел на маму, на отца.
Оба выглядели спокойными. Вроде мама не плакала.
— Наташа еще злится? — спросил отец.
— Еще как. Но ты ж не пробовал извиниться. Вдруг сработает.
Наташка надолго не задержалась, уступила место в ванной Боре, шагнула в кухню, вытирая волосы, и оторопела, увидев отца. Напряглась, попятилась, сминая полотенце.
Он встал, шагнул навстречу.
— Ненавижу, — прошипела она. — Садист!
— Наташа, — отчеканил он, — я… в общем… пересмотрел… многое. Я был неправ. Извини меня, пожалуйста.
Сестра оторопела от неожиданности, растерянно захлопала ресницами и выронила полотенце.
— Мне бы не хотелось быть твоим врагом. — Он взял сверток, лежащий на краю стола, и протянул ей. — Это тебе к школе.
Мама замерла, я тоже замер, не зная, чего ожидать от сестры. Думал, она психанет и хлопнет дверью, бросив какую-нибудь колкость, типа, целуй в зад свою Лику. Но сегодня гормональный шторм поутих, и она снова повела себя благоразумно. Даже более чем благоразумно. Подняла полотенце и сказала:
— Ладно, допустим, мы решили, что ты повел себя как вертухай и распустил руки. Да?
— Да, — прогудел он, набычившись. — Мне жаль. Вспылил.
— Отлично. Я готова простить тебя, но. — Она взяла паузу, ее глаза лукаво блеснули, — но только если ты помиришься с дедом. Он очень тебя любит и страдает. Ради него я готова забыть обиду.
Отец отвесил челюсть, я тоже. Мама никак не отреагировала. Сестра торжествующе улыбнулась и гордо удалилась в свою комнату, так и не взяв подарок. Уела! Видимо, отец был готов, что она ему нахамит, и ожидал худшего, потому не стал злиться. Он определенно делал успехи.
— Что ты об этом думаешь? — спросил я отца.
Он потряс головой и промолчал. Только сейчас я заметил на столе пюре и отбивные.
— Давайте ужинать! — предложила мама, чтобы разрядить напряжение, и принялась раскладывать еду по тарелкам.
Как в старые недобрые времена, только атмосфера в доме стала куда более приятной. Наташка присоединилась к трапезе, только сидела отдельно, потому что впятером мы не помещались за столом — даже он намекал, что кто-то тут лишний.
Забыв, что отец не одобряет его хобби, Борис показывал ему свои работы, отец кивал и через силу хвалил. Мама рассказала о том, что мы тренируемся в подвале, выразила восторг, что работаем и себя обеспечиваем, лишнего не сболтнула, да и не знала она о моих заработках.
Отец молча кивал, а мне было непривычно слышать похвалу из уст матери, раньше она вторила отцу, что мы не такие, как хотелось бы, и недостаточно хороши.
Просто наша мама — тот человек, которому проще взять общественное мнение и выдать за свое, чем сформировать собственное. Отец говорил, что мы плохие, весь мир замыкался на него, и она транслировала его точку зрения. Сейчас все нас хвалят, и она — тоже. Качество жизни таких людей на сто процентов зависит от окружения, сами они не способны о себе позаботиться.
Напряженный семейный ужин вскоре стал расслабленным. Все убедились, что отец пришел с миром, не навсегда, и быковать не собирается. Так глядишь и сам поверит, что мы у него не самые худшие.
Пошли свежие анекдоты про ментов и новых русских — их рассказывал отец. Говорил, что здоровье восстанавливается, и в сентябре его отправляют в санаторий на реабилитацию. За освобождение девочек ему грозило как минимум увольнение, как максимум срок, но героев судить не принято. Его не наказали, но и не наградили.
Для приличия он поинтересовался судьбой Алисы, рассказал, что к нему приезжали журналисты из Москвы. Я не стал говорить почему.
Откланялся он в десять вечера, а мы проверили сумки и сразу же улеглись спать — спасибо маме, что собрала нас в школу, нагладила одежду и развесила по спинкам стульев.
«Как на войну собрала», — подумалось мне.
— Опять то же самое, — пожаловался укладывающийся в кровать Боря. — Девять месяцев терпеть.
— И в мае родить, — сострил я, сообразил, что брат не понял шутку и объяснил: — Беременными ходят девять месяцев. Не трусь, братец! Как показала практика, если дашь в бубен нескольким обидчикам, они отстанут. А если толпой навалятся, так нас тоже целая толпа, но мы старше и сильнее. Понял?
— Понял. Я готов.
Голос его был полон решимости.
Глава 2
Слияние
Тарахтение круглого будильника, танцующего ламбаду на трех стальных ножках, прозвучало голосом из ужасного вчера, и под него произошел выплеск гормонов, спровоцировавших тягостно-тоскливое настроение.
Будильник следует сменить, а то на этот уже условный рефлекс выработался, как у собаки Павлова. Потянувшись, я побежал в душ, охладился, потому что пекло стояло августовское, и уселся за стол в спортивках и с голым торсом. Из спальни, зевая, выползла встрепанная красноглазая Наташка. Удивительно, но даже в таком виде она была прехорошенькой.
Потом вышла мама и выставила на стол творожную запеканку с изюмом, от вида которой кишки скрутило голодным спазмом. На два голоса мы поблагодарили маму, я сварил ей и Наташке кофе, выпил его первым, проглотив запеканку, и встал перед зеркалом, уступив зевающему Борису свое место за столом.
На меня смотрел спортивно-подтянутый парень, широкоплечий и пропорционально сложенный для четырнадцати лет.
Мой прежний образ вспоминался с трудом, с той поры я подрос, сбросил пять с половиной кэгэ и нарастил мышцы. Пухлые щеки ввалились, и оказалось,
