дорогу лучше Царскосельской смог бы сам выстроить и все потребное для нее тоже. Чему, как и где учиться — сам же и решишь, разве что с отцом и дедом советуйся, и с инженерами, а казна тебе обучение оплатит. Но через десять лет я с тебя проект дороги такой спрошу. Тогда же и скажу, откуда и куда ее тянуть…
За десять лет в жизни Николая Павловича много чего случилось. Например, он успел жениться — а через полгода овдоветь. Еще он успел поучиться всякому в Бельгии, во Франции и даже в Британии пару лет поработать «учеником» на заводе, выпускавшем паровые машины. Еще он успел скататься с новыми приятелями в Африку, где поохотился на львов и на слонов, снова влюбиться и снова похоронить любимую — так что довольно скоро превратился в циника. Не законченного, но на многие вещи он теперь смотрел исключительно через призму выгоды. Правда, выгоды не личной, а державной: остатки религиозных чувств намекнули ему, что в личной жизни его ничего хорошего ждать уже не может.
Еще он похоронил бабушку Андаму, а через несколько месяцев — и деда Василия. Так уж сложилось, что хоронить их пришлось именно ему: и отец, и братья служили далеко и выбраться на похороны просто не успевали. А он — успевал, но приказ Императора никто не отменял, и «на хозяйстве» пришлось оставить племянника, которому и лет-то было четырнадцать. Впрочем, бабка и ему успела ума вложить достаточно, так что парень с хозяйством справлялся. Но доверить ему нечто большее было явно рановато.
Следующий раз Николай Павлович встретился с царственным тезкой спустя уже двенадцать лет после первой встречи. И на вопрос царя он ответил просто:
— Прикажете — выстрою дорогу. Но опасаюсь, что выстрою не лучшим образом, да и средств потрачу куда как больше необходимого. Знания, как дорогу подобную строить, у меня есть. Но вот опыта пока не набрался: негде было.
— За честный ответ — спасибо. Но раз знания у тебя уже есть… Россия не двумя столицами богата, а то, о чем пишут наместники наши, говорит мне, что скоро дороги подобные нам до Сибири тянуть придется, и дальше. Негоже, когда вести из Иркутска в Петербург по два месяца идут. А что далее творится в земле нашей, так иной раз через год только мы узнаем. Иркутский тракт проверять особой нужды нет, а вот далее… Ты же язык тамошний знаешь, обычаи народов хонгодорских. Посему поручу я тебе разведать пути как раз забайкальские: где там подобную дорогу проложить можно, что потребное для дороги сей на месте выделать. И чем людей тамошних к помощи в строительстве привлечь. Как ни крути, ты же правнук ноёна хондогорского, внук дочери его любимой — то есть из князей их. Да и, извини уж за прямоту, и рылом в прадеда пошел, тебя там местные по крайней мере опасаться особо не станут. Ну что, тезка, готов ли по этой части России послужить? Впрочем, ты же присягал…
— Не довелось, ваше величество: обучался я за границей в основном, чин получил за заслуги ни в армии, ни на службе государственной ни дня не проведя, но готов сейчас же и присягнуть вам!
— Не мне! — слово «дурак» произнесено не было, но явно читалось в глазах старшего из собеседников. — Люди присягам, что за две недели меняются, верить часто не желают. России присягай, России-матушке. Присягай, что ей служить будешь верой и правдой… работы-то тебе там, поди, не на один десяток лет, император может и… смениться, а Россия — она вовек останется. Клянешься ли?
— Клянусь, ваше величество!
— Месяц тебе на сборы даю, князю Орлову поручу денег тебе по потребности выдать: там всяко за копейки работы не сделать будет. Так что ты и потребность посчитай, да не расписывай каждую копейку, а сразу ему полную сумму назови. С запасом небольшим, а то знаю я вас, Андреевых, любите вы из своих средств полки да батальоны содержать…
Последнее замечание относилось к деду: тот, во время польского восстания, когда генерал Дибич проигнорировал необходимость в обеспечении русской армии продовольствием, подполковник Андреев это продовольствие для своего полка просто закупил в окрестных польских деревнях. И содержал за свой счет весь полк целый месяц — пока Дибич не решил, что полк Андреева «слишком много кушает» на фоне настоящего голода в остальных подразделениях его армии и не сообразил, что допустил серьезный просчет. Правда через месяц новым командующим стал Паскевич — а уже полковник Андреев после завершения польской кампании с почетом был отправлен в отставку, люто ненавидимый всеми прихлебателями Дибича-Забалканского: Николай (царь) приказал возместить затраты Андреева из личных средств генерала, причем считать он их повелел по «военной» стоимости провианта для «столичных» норм продуктового содержания гвардейских полков…
Удивительным в этом конфузе было лишь то, что сам Иван Иванович на Василия Павловича обиды не затаил и всего лишь за пару недель до смерти лично ему деньги и привез, причем даже больше, чем причиталось по указу Николая. Привез со словами:
— Ты уж, Василий Павлович, обиды на меня не держи: обо всем разве что Господь заранее подумать может, а я вот оплошал. Так что ты меня даже выручил, и деньги я тебе с благодарностью возвращаю. А что тут поболее будет, так ты, небось, деньги-то у жидов под процент брал, откуда у подполковника казна такая возьмется? И не спорь, чином не вышел!
Деньги тогда подполковник еще Андреев отправил супруге, а та положила их вместе с приданым своим: не на что было их пока тратить.
Да и потом на жизнь всем денег хватало, там более что и внуки все тоже, считай, за казенный кошт учились — а, получив чины офицерские, в помощи деда нуждаться и вовсе перестали.
Не получилось и у Николая Павловича полученные от графа Орлова деньги потратить: тот, увидев запрашиваемую сумму, лишь крякнул и, невзирая на приказание Николая, все же поинтересовался, куда столь изрядные суммы планируется потратить. Но, получив подробные объяснения, согласился с тем, что в Иркутске — где основные траты и предстояло сделать — столько денег власти навряд ли найдут, и выдал запрошенное. Золотом выдал, особо поинтересовавшись, хватит ли у горного поручика охраны для перевозки таких сумм.
Но везти ничего (почти ничего) не пришлось: в гости приехал бабкин племянник для проведения какого-то ритуала на бабкиной могиле, который мало что решил и домой возвращаться
