дорогие вещи в истории целительства.
— Ты хочешь избавиться от этого паралича или нет? — Я начинаю терять терпение.
Черты лица Энака смягчаются, когда он начинает понимать. — Ах. Знаешь, ассасину повезло, что у него есть ты. Ты слишком чиста для него.
— Не суди о цветке по его лепесткам, — ворчу я. — Я выбрала Кайма. Сделала бы я это, если бы была кем-то вроде добродетельной святой?
Энак посмеивается. — Справедливое замечание. Большинство людей в твоей ситуации пришли бы в ужас от человека, который больше похож на демона, чем на человека, но не ты.
Ты не знаешь, что я видела или делала, целитель. Я меняю тему. — У тебя есть ингредиенты, которые я просила, или нет? Потому что, если нет, ты умрешь здесь.
— Я Мастер-Целитель Махдулу, — фыркает он. — Конечно, у меня есть эти компоенты. Вон там шатается половица. — Он поднимает дрожащий палец и указывает. — Третья от стены. Внутри ты найдешь небольшой металлический сундучок. Принеси его мне.
— Я должна смешать и ввести…
Энак пренебрежительно машет рукой. — Конечно. Все хорошие противоядия от нервно-паралитических ядов нужно вводить инъекционно. Принеси мне коробку. Я точно скажу тебе, что делать.
И вот так я стала не просто учеником парусного искусства, но и учеником таинственного искусства исцеления Махдулу, что бы это ни значило.
Судя по тому, как он сказал, это, без сомнения, что-то важное. Как и Кайм, Энак — человек, полный тайн.
Я могу только надеяться, что мое понимание его характера окажется правильным.
Глава 3
Амали
Дрожащими пальцами удерживаю странное устройство, называемое шприцем, над широким изгибом руки Энака. Он сделан из большого полого клыка змеи и снабжен рычагом, который выталкивает жидкость через заостренный кончик.
Прицеливаюсь в крупный синий сосуд, выступающий под гладкой коричневой кожей Энака. Помогает то, что целитель в хорошей физической форме, мускулистый и подтянутый, как настоящий воин.
Если задуматься, Энак не похож ни на одного целителя, которого я когда-либо видела. Он крепкий и красивый мужчина. Женщины в деревне были бы по уши в него влюблены.
Но Энак не трогает мое сердце. Кайм занимает все мои мысли. Мой мужчина идеален во всех отношениях.
Я люблю его холодность, его тьму, тайну в бездонных глазах.
Его нечеловечность.
Люблю его тепло, нежность, то, как он шепчет мне на ухо прописные истины, как его губы ласкают мочку моего уха, как дыхание овевает мою кожу, как бережно обнимает мое тело.
Мальчишескую невинность на его лице, когда он наслаждается самыми простыми вещами: первыми лучами утреннего солнца в горах или видом меня обнаженной.
Его гуманность.
Мне все равно, кто он и что совершил.
Я люблю его.
И он вернется ко мне. Я должна верить в это, иначе не смогу пройти через всё.
Но сейчас должна помочь Энаку, потому что он не заслуживает страданий, и мои инстинкты кричат мне, чтобы я освободила его от страданий, вызванных ядом.
Я медлю. Что, если промахнусь и обреку его на ужасную мучительную смерть?
— Не торопись, — успокаивает целитель, его глубокий голос до жути безмятежен. — У тебя только один шанс. Если ты не попадешь в сосуд, лекарство будет потрачено зря, и тебе придется делать его снова, но это невозможно, потому что у меня нет другого флакона с молоком паука черной вдовы.
Делаю глубокий вдох, проклиная и одновременно отчаянно нуждаясь в своем возлюбленном. Будь ты проклят, Кайм. Он знал, что жизнь этого человека окажется полностью в моих руках.
Жизнь и смерть. Кто мы такие, чтобы пытаться властвовать над этими вещами?
Концентрируюсь на вене Энака.
— Действуй не спеша. Когда ты увидишь, как по кончику иглы потечет капелька крови, знай, что ты попала.
— Это очень сложно, — бормочу я.
— Гм. Это самая элементарная методика Махдулу. Вы, люди Среднего Разлома, ничего не знаете о том, на что способна современная медицина.
— Потому что мы такие примитивные по сравнению с цивилизованными иншади за морем? — Я произношу это полушутя, пытаясь успокоить нервы. Но потом вспоминаю, каким осторожным стал Кайм, когда мы столкнулись с Бекхемом на берегу; как странно я себя почувствовала, когда иншади заглянул мне в глаза.
— Ты даже не представляешь. Молись, чтобы тебе никогда не пришлось узнать, — Энак покачал головой. — Хотя, когда Кайм вернется, тебе нечего будет бояться. Даже иншади дважды подумают о том, чтобы его разозлить.
По всей видимости, это не так.
— Сейчас я это сделаю, — шепчу я, прижимая кончик иглы к смуглой коже Энака. Светская беседа помогла мне сосредоточиться, и теперь и с совершенной ясностью я поняла, что должна сделать.
Но рука Энака дрожит, как сумасшедшая. Я крепко сжимаю ее другой рукой, обеспечивая устойчивость.
Наконечник входит.
Я вижу струйку крови, и, к моему удивлению, она темно-фиолетовая, а не красная, как у меня.
Еще одна странность иншади? Они вообще люди?
Я нажимаю на деревянный рычажок в верхней части клыка, и поршень с тканевым наконечником опускается вниз, выталкивая молочно-белую смесь в вену Энака.
На мгновение ничего не происходит.
И вдруг дрожь прекращается, и Энак застывает в полной неподвижности. Его глаза закатываются. Отметины на его лице становятся коричневыми, того же оттенка, что и его кожа. Я отшатываюсь в ужасе. Шприц выпадает из моих пальцев на пол, перекатывается по нему, пока корабль раскачивается из стороны в сторону.
Я задыхаюсь.
Я промахнулась?
Он умер?
Почему я ощущаю такое спокойствие, будто выпила кубок теплой медовухи?
— Проснись, Энак, — хватаю его за плечо и неистово трясу. — Проснись, будь ты проклят. Я не хочу, чтобы ты умирал.
Сильная дрожь проходит по его телу, и он внезапно оказывается в вертикальном положении, задыхаясь.
— Энак! Ты в порядке?
— Снаружи, — хрипит он. — Что-то не так.
С облегчением вздыхаю. Он жив.
Я видела так много смертей, что начинаю их ненавидеть.
— О чем ты говоришь, Энак? — С чего он это взял?
— Сотни душ, — шипит он и, шатаясь, поднимается на ноги. Смотрит на свои руки, размыкая и смыкая их эксперимента ради. Его руки перестали дрожать. Энак встает во весь рост, возвышаясь надо мной. В его золотых глазах странный блеск; на вид он кажется безумным.
Он легко может одолеть меня. Неужели я совершила ужасную ошибку?
Энак шагает по каюте, разминая затёкшие ноги. Дойдя до дальней стены, он берет со стальной стойки длинный посох. На посохе острый металлический наконечник, которым можно легко проткнуть тело.
Что он делает? Это месть? Он сошел с ума?
Ужас нарастает в моей груди. Я крадусь к двери.
Энак поворачивается
