услышать. В порядке вещей.
Но такие и злость копят. Не все, конечно, но многие. Консервируют злобу в душе, и на показ выставляют лишь малую толику своего истинного духа, отчего тот и представляется ущербным. Такие словно своего часа ждут. Иногда… А может — часто… дожидаются. Главное для таких — это терпеть и ждать, терпеть и ждать. Ну и — уже главнее главного — не ошибиться, не пропустить, не дай бог, момент, когда этот час придет.
Антон Малой не просто терпел — он духом закалялся. И не сказать, чтобы искал в себе некие особые отличительные от других признаки превосходства, но как-то так со временем показательно вышло, что «гранит разных наук» оказался для него намного мягче, податливее и вкуснее, чем для других его сверстников. Не в «корень» и не в мышцы с костями он пошел, а в голову. Кстати, его имя и рифмовали-то особенно злобно, когда он своим здоровым и сильным, но туповатым одноклассникам списывать не давал. Его не только рифмовали — его и били иногда. Но не жестоко, а пренебрежительно. Чаще всего даже не били, а брезгливо унижали всё теми же пинками и щелбанами, отчего злость Антона, не зная выхода, кипела в груди, как в консервной банке. Он справедливо считал, что эдак-то хуже, чем если бы его нормально, по-пацански отбуцкали. Не так стыдно и обидно было бы. Особенно, если бы трое… или пятеро… или — еще лучше — семеро на одного. Был бы в такой арифметике хоть какой-то героизм. Пусть даже трагический.
Антон с детства интуитивно чувствовал, что нет ничего выше трагического героизма. Когда подрос и начал читать хорошие книги — а он их всерьёз полюбил — то он уже не просто чувствовал, он уже начал умом понимать, что трагический герой — это супергерой. Он по-настоящему выше всех остальных. Он духом сильнее. А это превосходство покруче физического будет. Антон, читая, даже представлял себя на месте трагических героев. А Гамлет — так это, вообще, в его фантазиях был он сам. Глубокий философ королевской крови, напрямую общающийся с загробным миром и выворачивающий наизнанку всю мерзость живой реальности. Вот это да! Он хотел быть как Гамлет. Но с одной существенной оговоркой… Без трагического для него финала! Трагедия в его представлении должна стать просто драмой без смертельной для главного героя развязки. Антон книги читал, но реальный мир от книжного умел отделить. Кроме того, он хотел, конечно, вывернуть наизнанку всю блевотную мерзость жизни и обязательно показать ее самим мерзавцам… Но еще больше он хотел живьем увидеть их реакцию — их жалкие слезы раскаяния и вонючие сопли унижения. А если этого не увидеть, какой тогда смысл в выворачивании? Нравственно-воспитательный? Не-ет! Этого мало… Главный смысл — в его личном удовлетворении. Он сам должен убедиться в том, что мерзавцы поняли и приняли его превосходство над ними. Бог с ней, с загробной жизнью. Вдруг это только выдумка, перешедшая в традицию. Абстракция не годилась. Реальность, реальность и еще раз реальность!
Во дворе Антон, можно сказать, не страдал. Он там попросту перестал гулять и играть с другими детьми, когда те тоже стали вводить в действие жестокую детскую программу по третированию слабого — его, то есть. Через двор он только вынужден был ходить. Поначалу — даже прошмыгивать по-партизански, короткими перебежками. Шмыг — из подъезда. Или шмыг — в подъезд. Со временем соседские дети, которые должны бы были быть его друзьями детства, перестали замечать его шмыганье и, как ему казалось, его самого. Чему в душе он был скорее рад, чем огорчен. Но пару раз в своей юной жизни он все-таки нарывался на грубость превосходящей силы ровесников. Прямо возле подъезда. Суть претензий хулиганов была проста:
— Чё ты такой?!
И вторично с детализацией:
— Чё ты не такой, как все?!
Робкие озлобленно-блеющие вопросы Малого, мол, какой это не такой, никто не слушал и ничего не уточнял. Ответ как таковой тоже был не нужен. Претензия агрессоров служила лишь поводом для последующего пинка под зад. Следом во всего Антона летели чужие и руки и ноги. Вслед убегающему звучали и свист, и гиканье. Его травили, как зверя. Завершалась расправа хохотом и плевками в сторону скрывшейся за дверью жертвы чужого самоутверждения.
Обидней всего было то, что в травле активное участие принимали девчонки. Они же показательно громче всех и хохотали над Антошкой. Взрослея, когда девочки уже начали проявлять признаки противоположного пола и перестали интересоваться бесполыми детскими развлечениями, он с ужасом начал понимать, что одна из них ему по-взрослому нравится. И, конечно же, та — самая красивая, задорная и веселая, которая в детстве громче всех над ним смеялась и смачнее всех плевала в закрывшуюся за ним дверь. Довольно быстро превращаясь из ребенка в девушку, она вообще забыла о нем. Будто и нет его вовсе. Словно он мираж, пустое место. Это было уже не обидно. Это уже рождало гнев созревающего мужского самолюбия. Но этот гнев Антон жестко подчинил своей крепнущей в постоянном унижении воле.
Его воля не давала гневу себя вольно проявить. Малой терпел и ждал. Учился думать и думал об учёбе. Получал «пятерки» по всем предметам и «косил» от физкультуры. Впрочем, почему «косил»? Его врачебное освобождение от физических нагрузок было вполне оправданным. Физруки и сами опасались его слабого здоровья — вдруг не выдержит, и «кондрашка» парня хватит. Какая там гимнастика?! Какой там футбол-волейбол-баскетбол?! Даже пинг-понг опасен! Ну его к черту! Пусть гуляет на воздухе от греха подальше.
Он и гулял. Гулял и мысленно искал признаки своей исключительности… Ну, хоть какого-то превосходного отличия от остальных. Легко находил, ведь он — отличник! Причем отличник он не потому, что сидит над учебниками не разгибаясь. Ему легко даётся учёба даже там, где надо просто зубрить — в гуманитарных дисциплинах. Стало быть, у него прекрасная память. Значит, природа наградила его незаурядными способностями, которые и отличают Человека от Животного. Ведь что такое есть физическая сила? Рудимент в своей животной сущности! Ведь сила ума всегда способна подчинить себе тупую силу тела. Мозг управляет скелетом и мясом, а не наоборот. Так всегда было и так всегда будет. Эрудиция, интеллект, способность к анализу — вот слагаемые его превосходства над мерзавцами-ровесниками.
И если раньше Антону было до слез обидно, что на равных ему никогда не войти в компанию одноклассников и
