оборки. Она выглядела нежилой и устрашающей, как в фильмах ужасов демонстрируют домики с разной нечестью и упырями в человеческом обличие, и я бы к ней не подошла, если бы у меня был выбор. Холод, снег, поднимающийся ветер и мой лёгкий наряд выбора не давали.
Забравшись окоченевшими ногами на невысокое крылечко, перекошенное от сырости, несмело ударила кулаком по двери, но в ответ звенела морозная тишина. Чёрные окна и запущенный вид меня не обманули – в неуютной избушке никто не жил, и я решилась и толкнула дверь, которая со скрипом отворилась.
В темноте ничего нельзя было разобрать, только расплывающиеся контуры мебели, подсвеченные слабым сиянием луны. Казалось, что в промёрзших стенах было ещё холоднее, чем снаружи, но отсутствие ветра, врывающегося под рюши платья, и скрипящего снега, заползающего в сапоги и колготки, давало надежду пережить эту ночь и найти способ согреться.
Наощупь пробралась к столу, пошарила по нему руками и наткнулась на лампу, похожую на керосинку. Под ладонь попался странный предмет, похожий на большую прищепку, но сделанный из шершавого камня. Нажала, отпустила, и темноту прорезала искра на конце странной прищепки. Сняла с лампы плафон, поднесла найденную зажигалку к отверстию, щёлкнула, и неровный огонь затрепыхался, борясь с морозностью воздуха. Огляделась, с удовольствием заметила печку и дрова, аккуратно сложенные сбоку, на лежанке лоскутное одеяло, грязное наверно, но сейчас неважно.
Никогда раньше не разжигала печь. Видела, как это делал дед, когда ездила к нему в деревню в детстве, но, как говорится: «русская баба, и коня, и избу, и мужика в бараний рог скрутит», так что печка – как два пальца об асфальт. Накидала дровишек, запихала найденную тряпку, так как бумаги не нашла, воспользовалась зажигалкой, нажимая, пока тряпка не затлела.
Запах горелого, мокрого тряпья пополз по помещению, режа затхлой вонью глаза и вызывая першение в горле. Подёргала какие-то заслонки, выдвинула железный рычаг в трубе, и пламя пошло по поленьям. Несколько минут, и печка весело трещала, делясь сухим теплом, вымещающим промёрзлость и сырость.
Не сдержала ликующий смешок, радуясь, что не замёрзну в лесу и моим телом не полакомится зверьё, переворошила одеяло и подушки на сбитом из досок лежаке, попыталась заткнуть брезгливость, кутаясь в грязное покрывало, заперла дверь, задула лампу, чтобы вернувшиеся маньяки не могли меня найти, и завалилась спать, измученная стрессом и холодом.
Глава 2
Александра
Вот хочется верить, что утро вечера мудренее, что, то был кошмарный сон, что всему виной знаменитый перепил, но реальность оказалась жестокой. Сквозь грязное, маленькое окошко пробирались солнечные лучи, обличая тусклым светом всю убогость обстановки - закопчённые стены, грубо сколоченную мебель, потрескавшуюся печку, дышащую последними крохами тепла.
Не сон, и от этого в животе засосало тоской и безнадёжностью, или так голод и отходняк напоминал о себе. Сейчас бы наваристого борща с ложкой сметаны, или, накрайняк, допотопного доширака, приправленного майонезом. Желудок протяжно завыл, слишком громко и резко оглашая ущербную тишину домишки.
Сползла с жёсткой лежанки, посильнее укуталась в грязное одеяло, подкинула дровишек в засыпающий очаг, жалобно шмыгнула носом, удостоверяясь, что гулянка в панталонах не прошла даром. Собралась с духом и вылезла на мороз, потрескивающий в ветках елей, протёрла найденный котелок, набрала в него с горочкой чистейшего снега и поставила на печку, с трудом сглатывая вязкую сухость во рту.
В закромах избёнки из еды ничего не нашлось, только пучки сухой травы висели на потолочной балке, но какой дурак будет заваривать неизвестный сушняк, вот и я обошлась кипяточком. Ни тулупов, ни задрипанного пуховичка, а выбираться из леса надо. Кое как продрала в одеяле дырки для рук, подпоясала самодельное пальтишко верёвкой из пакли, подпихнула подмышку половник.
Тянуть дальше было нельзя, из леса требовалось выбираться, пока организм не сдался под соплями и не обзавёлся температурой. Залила топку оставшейся водой и смело выбралась на крыльцо, закрывая за собой скрипучую дверь. При дневном освещение изба не казалась такой страшной, а после проведённой в ней ночи, даже вызывала какое-то тёплое чувство внутри. Если бы ни она, вряд ли бы родителям суждено было увидеть их нерадивую дочку.
А ведь и правда, нерадивая. Как родители радовались полученному мной диплому, особенно мама, а папа договорился с другом о местечке в коммерческом банке, и как отец кричал, выговаривая жене, что дочь вся пошла в неё – такая же дура. В данный момент, спрыгивая в снежный настил и проваливаясь по колени, я готова была пообещать что угодно, даже смену любимой работы на скучный стол аналитического отдела, лишь бы вылезти живой из передряги.
Кралась вдоль деревьев, размахивая локтями, боялась ступить на открытую местность. Мало ли, вывезшие сюда маньяки, до сих пор ищут меня. Шла долго, петляла вокруг ёлок, успела порыдать раза три. То ли вынесли меня далеко от дороги, то ли я попёрлась не в ту сторону. Казалось, вечерело, мороз крепчал, а я билась в истерике. Ночевать в лесу, без еды и воды, без стен, крыши и печки – верная смерть.
- Мама, папа, простите. И ты, Глашка, за то, что не открыла тебе глаза на полудурочного Стаса. И Лютик, прости, за то, что подкалывала тебя с имечком и накормила один раз Джона шоколадкой, после чего ты просидела всю ночь у Светки в клинике, а бедный пёс пролежал под капельницей. И ты, Мирка, за то, что в прошлом году я сожрала в одну харю твои любимые мандарины. А тебя, Каролинка, я часто называла занудой, так что тоже прости. Хотя нет. Ты зануда и есть. Прости.
Я передвигала ногами, бубнила всякий бред, пыталась смириться с коротким бытием, взывала к высшим силам, доказывала им, что двадцать четыре - слишком мало, и что пользы от меня живой будет больше. Я, может, стану великим экономистом в банковской системе, разработаю удачный план экономии бюджета государства.
То ли высшие силы услышали и рассмотрели во мне перспективы, то ли я всё-таки пересекла этот грёбанный лес, но впереди замаячил просвет и, кажется, сразу стало теплее. Странная штука – надежда. И второе дыхание открылось, и с конечностей онемевшая усталость сошла, и половник перестал мешаться. Господи! Никогда я так быстро не бежала, с учётом проваливающихся в снег ног по колени. А стоило выскочить из чащи, оставить деревья позади, непонятная, странная реальность ударила по голове.
Солнце, птички, бабочки, цветы, зелёная трава. Может я лежу в больнице, в коме? И мерещится
