черт подери! Да за что же я не американец!
— Кто его знает? Такова расстановка сил.
— Ну а ты?.. может, ты тоже… эт самое, ну..
— Я?
— Ну да.
— Да ну. Я — Николай Гоголь, я у истоков стою… уже как бы такой вашей национальной классики, ну вот, как Пушкин наверное..
— У-у… Нет — ты Диавол, точно диавол, ты раньше никогда так не говорил, никогда себя с Пушкиным в один ряд не ставил.
— Ну, разумеется, Лёв. Я же просто привёл цитату.
— Мы, ы… да, я надеюсь. … А откуда!
— Из критики. А ещё меня просто тошнит, когда ты картавишь за этого своего Давыдова — мне просто хочется все органы вынуть из себя… и никогда больше не вложить.
— Пг’имег’но так?
— Фу, заткнись!!
— Но есть же люди, они и в жизни правда так картавят. Я думал, будет смешно.
— Нет — не смешно.
— Ээ, эх, паскуда — жизнь! Ненавижу!.. особенно загробная…
— Единственное что — это про Пьера и Элен сначала было читать интересно..
— Да! Правда! Слава чертям! Я знал… знал, что этот толстый мой конёк… счастливый талисман, да! мне самому за ним наблюдать было очень, очень интересно…
— Но все равно, какие же корявые имена — Пьер, Элен — так и хочется тебе их в глотку обратно засунуть!
— В смысле: корявые? Так если только такие и были имена. Если мода была на имена такие, я воспроизводил исторический контекст.
— Баран ты кучерявый! а не контекст.
— А как надо было назвать?
— Есть же нормальное русское имя — Лена… Петя…
— Ну, Петя, да… а Лена в первый раз такое слышу.
— Сейчас такое популярно.
— Да я уже понял.
***
Через неопределенное время Гоголь продолжал:
— И потом, у тебя даже голоса нет. Как можно быть писателем без голоса?
— Какого ещё голоса?
— Ну то, шо ты бубнишь… бу-бу, бу-бу, бу-бу-бу… иногда там хоть кто-нибудь заорёт — я носом клюну, а так бубнишь и бубнишь себе под нос. Хоть бы по делу что-то бубнел. А ты же бубнишь вообще ни о чем. Какую-то чушь собачью!
— Так если и в жизни же люди не всегда орут, не всегда кричат там, восклицают… вот тут они как раз и бубнят…
— Ну ты же бубнишь не через дефис, не в прямой речи… ты бубнишь сам, от третьего лица…
— Да а как ты хотел?! Я… все равно в толк не возьму… что это значит?.. у кого тогда, по-твоему, есть?
— У всех есть, только если ты не бубнишь.
— Да а я виноват, что я бубню!.. Конешно, ты сейчас скажешь, что у Пушкина есть, у Лермонтова. Ну так ведь они поэты, у поэтов он уже там сразу — автомеханистически. А я, следуя традициям мировой прозы… черт, как же тяжело тебе все это объяснять…
— Ни то, чтобы у тебя его совсем нету. Просто он такой противный, ей Богу, такой противный… как противень, наверное! А-ха-ха-ха-ха! Ладно… я просто не знаю даже с чем сравнить… противный, наверное, вот только как линяющая, вонючая, волосатая собака… со слюнями с такими огромными, погляди…
— Да уйди ты! Урод!! Тоже мне классик… я… я… хорошо — да, я плох. Я — крокодил, лохнесское чудовище. Все мои недостатки из жизни перешли суда, ничего не изменилось… я плох, очень даже плох, дурен, ленив, нечистоплотен… да, я умён, но…
— Да заткнись, ты! Молчать! Чем ты умён, растяпа!
— Ну… будь так… пожалуй, что ничем… но я все-таки честно мыслю..
— Да иди ты к черту!!
— …У него пока занято, не могу. А то, что ты к лицу моему прицепился, тут ты прав. Да — я честолюбив. Я, бывает, как снова увижу себя 30-летнего, тут же бегу смотреться в вечные зеркала. Усы, щека — все как у молодого!.. нос — да — картоха, прям, русская такая, толстая, кривая и смачная картоха… но что ж я поделаю?.. не в моих руках Божий циркуль человеческих фигур..
— Вот барана кусок, а! А жену-то себе ты выбираешь или кто?
–..Ну, пожалуй, что я. Жена же моя… а с другой стороны… а к чему ты это спросил?
— Да это надо было у папки твоего спросить.
— Папки, да… я его помню. Образ его в душе отпечатывается. Это у меня Ростов, знаешь?..
— Да знаю я. Замолчи уже!..
— Можем и про другую книгу поговорить, если хочешь… Воскресение силь ву пле? Или…
— Вот, возьми, зайди хоть на любой сайт. Я имею в виду — аудиокниги. Тебя там читают какие-то вялые, сонные мужики! Можешь сам послушать..
— М? Ды, да — я пытался выйти… открыть тут поисковичок, но тут совсем не ищется ничего. Несколько дней никакой связи не было — я тут сидел в темноте один, прямо как Мартин Лютер, не хватало только свечи над томами затеплить..
— Ну и чего ты читал?
— Пушкина, Гёте, Золя..
— Ну и зря.
— Отчего так?
— Ну, ладно, пошёл я.
— А?.. Николай Василич, голубчик, погоди! Не оставляй меня здесь одного!
— Почему?
— Не оставляй — мне страшно! — сказал Толстой и обхватил Гоголя за колени.
— Отпусти, Лёва!
— Побудь ещё чуть-чуть, а? Я тебе анекдот какой-нибудь расскажу..
— Ты и сам уже анекдот.
— Приличный — не пошлый, ты ничего не подумай..
— Ладно…
— Коля, Колечка, погоди! Ты же знаешь, — я здесь мучаюсь невыносимо..
— Что такое?
— У меня тут вечный понос!.. притом что я даже ничего не ем… о, Боже, но я даже не могу умереть от обезвоживания!
— Наказал тебя Сатана.
— Иногда ток бывает я съем муравья, он потом меня изнутри проест, вылезет, а я его — цап! и обратно, и потом ещё раз и ещё один опять… это я уже и в той жизни моею ещё думал… про мировые круги… это вот как, кабы меня сейчас какие детки на магнитофон спросили, как им лучше наперёд жить, я бы сказал… вы, ребятишки, живите так… э-э… что-то я с мысли сбился… не напомнишь, что я там говорил?
— Вы, ребятишки, живите так…
— А!.. кххры-кххря… так вот, да, вы, ребятишки, живите так, чтобы в 60 лет не повторять того же, что и в 30… очень большая скука на душе. Бывает, мне тут привидится и Соня, и Саша… первая, правда, что-то всегда холодна ко мне. Не хочет со мною разговаривать. Точно я ей сделал чего?
— А ты не помнишь?
— Помню я сбрендил 83-х лет, я был уже преклонно стар. Поехал немножечко погулять по отчей русской земле. Я хотел поскорее уже умереть —
