за право самоопределения, чего так рьяно добивались участники Майдана, нельзя отказывать в этом праве жителям страны, чьи взгляды идут вразрез с вашими.
Потом было долгое противостояние самопровозглашенных республик с центральной властью Украины. И несмотря на призывы населения республик, Россия долгое время не вмешивалась, считая все происходящее внутренним делом самих украинцев. И лишь когда позиция Киева стала откровенно враждебной, а все надежды на мирное урегулирование были исчерпаны, лишь тогда Россия начала спецоперацию. Я давал присягу защищать свою страну, как давали ее и украинцы по ту сторону фронта. Понимая, что каждая сторона считает только себя правой, старался избегать яростных споров, будучи уверен, что по первому зову страны встану на ее защиту. И этот зов пришел — иностранное оружие стало угрозой не только военным самолетам, даже гражданские самолеты могли попасть под его облучение. И если на базу приехал заместитель министра обороны — ситуация была серьезней некуда.
В Украину въехал на пароме из Грузии — это был самый удобный путь в Одессу. Три дня я анализировал и осматривал участки под свой бизнес — по легенде моя фирма занималась изготовлением амуниции. А я, Ткачук Эдуард, присматривал место для развития бизнеса, чтобы помочь украинскому народу в правом деле. «Легенда» работала великолепно — градус ненависти к братскому народу был так высок, что с первых слов меня считали в доску своим.
На четвертый день пребывания в Килии мне удалось увидеть отдельную линию электропередач с изолированным кабелем солидного сечения. Кабель уходил внутрь двух трехэтажных построек — со слов специалистов ГРУ, радиочастотная станция нуждалась в огромном количестве энергии.
Каждую ночь, ровно в 11 часов, происходила имитация воздушной атаки по Килии — вой сирены и обесточивание важных объектов нужно было для проникновения за периметр. Этот вариант был продуман еще на подмосковной базе. И на четвертую ночь в городе я решился — выждав момент начала сирены и обесточивания периметра, благодаря физической подготовке перемахнул через забор и пристроил маячок в паре метров от железной двери двухэтажного здания, куда входил кабель. Мне даже удалось вернуться за периметр, когда в упор наткнулся на военный патруль. Помню, что ударил первым, и толпу солдат, ринувшихся на меня. Видимо, пропустил удар сзади прикладом — затылок раскалывался от пульсирующей боли.
Пришел в себя уже в этом помещении, похожим на допросную времен Октябрьской революции. Если маячок исправно работает — наши уже получили сигнал, и можно с минуты на минуту ожидать удар по секретной базе.
Измотанный, я даже умудрился заснуть в этой позе бабочки, пришпиленной к стенке, не услышал, как в замке проворачивается ключ. Разбудил меня тычок в лицо:
— Пришло время умирать, москаль!
Я не знал, что гориллы умеют разговаривать, но это был не сон — вчерашняя горилла-мучитель довольно скалилась, упиваясь моим беспомощным положением.
Глава 2
Ждали важную шишку или меня собирались предъявить журналистам. Ничем иным не объяснить, как с меня теплой водой смывали следы крови, повели в туалет, даже помогли помочиться. От наручников на руках остались багровые следы — пригласили сухопарого врача в очках, который смазал мои синяки вонючей мазью. Я по-прежнему был одет в свой черный спортивный костюм «Найк» и кроссовки «Асикс». На улице было пасмурно — на плечи мне накинули камуфлированную куртку, пока вели к припаркованному автомобилю. Наручники на руках сменила стяжка — если не напрягать руки, переносится такой вид иммобилизации намного легче. Посадив в машину, надели на голову черный мешочек, словно террористы, везущие заложника на казнь. Все это происходило в абсолютной тишине — моя просьба выпить воды тоже была удовлетворена.
Ехали недолго, минут пять, и машина въехала во двор, где с головы сняли мешок. Обычный типовой двор казенных учреждений времен Союза — будка часового, антитаран, серое штукатуренное трехэтажное здание.
Предъявив удостоверение, мои сопровождающие провели меня по лестнице на второй этаж и остановились перед табличкой: Служба безпеки України, слідчий Штик М. Г.
— Увійти, — прозвучало на осторожный стук. Внутри кабинет не соответствовал аскетичному виду самого здания. Хорошая мебель, кулер в углу, шкаф, заполненный бумажными папками и парой книг, угловой диван с журнальным столиком. Качественный ковролин на полу, заглушавший шум шагов. Сидевшему за столом мужчине было примерно лет пятьдесят. Он напоминал киноактеров — импозантный брюнет с первыми седыми волосами на висках. Одетый в дорогой костюм, мужчина пах хорошим парфюмом, поигрывая сигарой в руках.
— Проходите, садитесь — палец с перстнем указал на подобие кресла, и в сравнении с креслом хозяина это была просто табуретка, такие были в ходу еще в начале нулевых. Табуретка, или пародия на кресло, должна была подчеркивать никчемность сидящего на ней, где надо было сохранять равновесие, не расслабляясь ни на секунду.
— Свободны, — обратился хозяин кабинета на русском к моим провожатым. Когда за ними закрылась дверь, он сцепил руки перед собой. Пристально рассматривая меня, как восьмое чудо света. Пауза затянулась, прежде чем хозяин кабинета прервал молчание:
— Штик Микола Геннадьевич, оперативный отдел контрразведки, — украинец сделал паузу, давая мне ответить.
— Ткачук Эдуард Сергеевич, бизнесмен.
— А может, Найденов Артур Владимирович, офицер ГРУ с отличием закончивший военную академию? — Штик усмехнулся при виде моего лица — при всем моем самообладании меня поразила его информированность.
— Да-да, молодой человек, у нас очень хорошие осведомители, и мы работаем не хуже вас, — откинувшись на спинку кресла, украинец наслаждался произведенным эффектом. Пока Штик выдерживал театральную паузу, мой мозг лихорадочно работал: сомнений не было, в нашем ведомстве работал крот. То, что я отправляюсь на задание, знал очень ограниченный круг людей. Я вспомнил слова генерал-полковника — говорить обо всем, давать любую информацию, кроме непосредственного задания.
— Вы правы, я Найденов, — меня всегда раздражала моя фамилия, но мне ее дали в детском доме, потому что корзинку со мной, двух месяцев от роду, обнаружили перед самой дверью. В корзинке лежала солидная пачка денег и клочок бумаги, где было написано Артур Владимирович. Имя и отчество мне оставили, а вот фамилию дали с легкой руки санитарки.
— Есть два варианта нашего диалога, — Штик отрезал кончик сигары и, шумно выдыхая, раскурил ее.
— Первый путь — вы проявляете максимум уважения к своему коллеге, пусть и из вражеского стана, и мы, соответственно, ведем себя так же. И второй путь — вы врете, пудрите мне мозги, виляете. Я теряю время, вы теряете возможность на обмен. А по
