взяли бандиты, назвала до копейки. И крючок, смотрите, – я подвел сыскаря к двери, стараясь говорить потише, – цел! Действительно хлипкий, а гвоздик не выпал. Его, скорее всего, и не накидывали.
– А тип этот? Который вроде случайно вмешался.
– С его словами, напротив, все сходится.
Пострадавшего увели к автомобилю «неотложки». А за кассиршу взялись всерьез.
Позже уже всплыло, что она вела счетные книги в другой булочной, которую бандиты обчистили одной из первых. А дальше застопорилось, гражданка молчала как рыба. Напирала на то, что сама пострадала, помнит все смутно. Жаловалась на сердце, наконец и вовсе слегла с приступом в больницу. Проверили, в самом деле – ишемия сердца. Налетчиков же пока найти не удавалось. Зато на другой день к нам, прямо на занятия, зашел уже знакомый муровец и, спросив «который тут практикант с юга?», позвал на выезд меня и, поколебавшись, Репина. Вася, который слушал подробности моего дежурства, вздыхая от зависти, собрался мигом. Московский уголовный розыск – МУР – был легендой.
3. Фабрика «Красный парфюмер»
Даром что столица советского государства Москва усажена церквями и церковками. Колокола их молчат. Звон под запретом. Вместо него звенят первые трамваи. Галдят ранним утром черные галки. Загрохотал-зазвенел тележкой дворник, и тучей они поднялись в воздух, но невысоко, лениво, птицы городские, к уличному шуму привычные. Сквозь утреннюю дымку в высоких кирпичных стенах четким кованым силуэтом выступили ворота. Стена, как крепостная, красная, не видно, где заканчивается. Рядом с воротами отворили дверь. У нее притормозил грузовичок, кузов крыт брезентом. На место происшествия прибыли советские милиционеры. Вызваны на фабрику, бывшую «Трокаръ». Теперь «Красный парфюмер».
С ними и мы с Репой. После случая с ограблением булочной нас нередко привлекали, когда не хватало рук. Сторож у ворот объяснил нам, куда идти. И вроде толково, но сразу стало понятно, что заблудиться легко.
Репин осмотрелся, отряхивая сапоги, – рано утром был дождь. Всюду блестели лужи.
– Ты смотри, товарищ Лисица, как у них налажено!
Фабрика за стеной – город! Просторные улицы, трубы. Невысокие, но широкие, как ангары, здания производств. Склады. Конторские помещения. Через перспективу улиц даже видны деревья, сквер – в центре фонтан с пустым постаментом. Мимо, шурша шинами, прокатило авто.
– Сторож, поганка, мог ведь и нашу машину запустить, – в сердцах крякнул Репа.
Я махнул рукой. Автомобиль притормозил. Извинившись, уточнил, не знают ли третий корпус. Шофер (женщина!) мельком переглянулась с пассажиром, которого не было видно на заднем сиденье. Оказалось, что мы совсем рядом. Тут же подошел Репа со скороговоркой: «Спасибо, граждане, поезжайте, нечего тут – здесь, между прочим, место происшествия». Шоферка ткнулась что-то возразить, но пассажир остановил ее, буркнув неразборчиво и коротко. Авто уехало. Довольно скоро мы разыскали нужное здание. У входа нас встречал полноватый лощеный тип с усиками, в спортивных бриджах на широких подтяжках. Замахал руками.
– Товарищи, вам сюда! Провожу вас.
Он сунул ладонь, мягкую и немного скользкую и влажную, отчего возникало чувство, что держишь рыбу.
– Демин, Сергей Петрович. Завсбытом. Погрузка и отправка товара – все на мне. Правая, можно сказать, рука нашего директора, – тут он завздыхал, засморкался.
Что же, есть от чего переживать: тот самый директор, которого он правая рука, Кулагин Н. М., сегодня утром найден в своем кабинете на фабрике мертвым.
Быстрым шагом мы прошли широким и длинным коридором вдоль высоких дверей. Демин по дороге говорил, что все, весь ассортимЭнт – он приналег на «э» – делают здесь, от товара до коробок и этикетки.
– Как при прежних хозяевах. – Демин немного сбился, но продолжил: – В том смысле, что восстановили все в полном объеме. Наладили, к примеру, отдел мельниц для пудр. Конечно, на иностранном пока оборудовании, временно! Сугубо временно!
Вестибюль фабричной конторы напоминал аптеку, черно-белые ромбы плитки на полу, молочный свет ламп.
– Кто нашел тело, вы?
Услышав «тело», Демин замахал руками, как мельница для пудр, обдав меня резким цветочным запахом одеколона, и затрещал:
– Нет, не я. Я был на складе. С утра. С раннего самого утра.
Мы поднялись по одной из железных лестниц на галерею. Она опоясывала зал с длинными столами. Высокие окна, в переплетах стекло чистое. У каждого стола – ящики с брусками мыла. Пахнет земляникой и дегтем. Несколько дверей кабинетов, очевидно, руководства фабрики, выходили на галерею, так, чтобы в любую минуту начальство могло присмотреть за работниками, не филонят ли. По другой лестнице, напротив, загрохотали сапоги, подоспели наши товарищи из милиции.
– А директор покойный, он ведь вчера попросил машину, – оглянувшись на них, продолжал завсбытом. – Шофер сказал мне, что так его и не дождался. Стало быть, это он вечером еще скончался? – Демин с полувопросительной интонацией повернулся ко мне.
– Это следствие установит, пока судить рано. А скажите, отчего же шофер уехал, не забрал его?
– Заведено, что если не вышел, то шофер может ехать. Вот, собственно, место… в смысле, его кабинет.
Дверь по центру галереи распахнута, у перил столпился народ. Женщины в платках, работники в кепках на затылках. Любопытные блестящие глаза, гул голосов. Одна из женщин держалась в стороне. Ловко, едва не под мышкой, она придерживала карапуза, мусолившего огрызок баранки. Демин пошел на толпу, маша руками: «идите, идите!»
– Товарищи работники, расходитесь! – повысив голос, крикнул я и придержал Демина. – Так кто же обнаружил тело?
– Секретарь, Зиночка. Она ждет. – Он свесился через перила галереи, махнул рукой.
Внизу, у стола, одна из женщин подняла голову. Уложенные набок короткие светлые волосы сверкнули под лампой, черты лица не рассмотреть.
– Это вот она, Зина! Зинаида Лапина, – пояснил завсбыта.
Замок на двери цел, не вскрыт. По словам Демина, директор не запирался, если нужно, просил не беспокоить, и все. Сам кабинет директора на фоне громадных размеров фабрики оказался совсем небольшим, стеклянная перегородка отделяла его от галереи. В комнате резко, пряно пахло одеколоном или духами, немного спиртом. В углу на вешалке пиджак. На стенах несколько свежих портретов вождей и светлые прямоугольники на месте старых, снятых. Окно выходит на Мытную улицу. На широких подоконниках, как на полках, наставлены коробки, навалены стопками бумаги, каталоги. Почти все пространство кабинета занято столом. Мертвец, покойный директор, за ним, лбом в столешницу, руки раскинуты, как для объятий.
Фотограф, закончив работу, протиснулся мимо меня. Я аккуратно повернул голову покойника. Пятно чернил у линии роста волос, смазанное. Очевидно, его все же трогали. Смерть наступила, скорее всего, накануне, поздним вечером, я бы поставил на промежуток с 22:00 до часу ночи. На первый взгляд – признаки отравления.
