у меня с родителями кровной связи, и понятно, почему. Мы рядом и были-то от силы в общей сложности лет пять, если сложить все те редкие месяца, когда мои предки жили оседло.
Как ни странно, домик Анастасии Павловне тоже пришёлся по вкусу. Она внимательно рассмотрела какую-то репродукцию с древней, видимо, картины. Что-то наподобие «Монны Лизы», только тётка другая, красивее раз в сто. И глаза у неё синие-синие... Анастасия Павловна подошла к ней и нежно прикоснулась к поверхности пальчиками. Потом резко повернулась и вышла, слегка склонив голову. Заплакала??? Из-за чего? Интересный финт...
Я вышел за покупательницей, слегка озадаченный её поведением. Дамочка же уже успела оправиться от своего состояния, строго посмотрела на меня и выдала:
— Меня всё устраивает. Дом я покупаю сейчас же. Я работаю нотариусом, вот документы — заранее их оформила на свою дочь. Я даю всю сумму, а вам остаётся лишь поставить вот здесь свою подпись.
Чётко... Я расписался в указанных местах, забрал ассигнации, положил их в машине в бардачок. Дамочка же уходить как бы не спешила. Я даже подумал, не пора ли мне самому валить в город, дом-то уже продан, но тоже почему-то не спешил...
— А можно мне угоститься яблочком? — с некоторой хитрецой спросила Анастасия.
— Конечно, это же теперь ваш дом и ваш сад. Кстати, вы позволите мне забрать из дома икону бабушкину? Хотелось бы оставить себе на память, — попросил я.
Тут я покривил слегка душой. Память памятью, а икона была, вроде бы, старинной. Вдруг жизнь махнёт так хвостом, что придётся думать, что бы продать-сдать в ломбард. Икона тут будет как раз к месту. Дама-нотариус согласилась, я шмыгнул в дом, а она двинулась в сад.
Через пять минут я вышел на крыльцо. Моей покупательницы во дворе не было. На перилах крылечка лежала её папка с документами, в нескольких шагах на тропинке валялось надкусанное яблоко. Машина так и стояла около забора. Я, как водится, покричал, позвал дамочку. Тишина. Слегка заволновавшись, поспешил вдоль деревушки. Во дворах, где копошились приехавшие на выходные дачники, мою спутницу никто не видел.
Куда же она делась? Исчезла, испарилась? Даже документы свои не забрала? Очень странно это. Могла она, конечно, встретить тут кого-то из своих знакомых и укатить на их машине домой, забыв про свою. Эти женщины — они и не на такое способны. Хотя вот именно моя покупательницу была точно не из числа сумасбродных чокнутых эксцентричных кумушек, на мой взгляд.
Но откуда бы мне знать, какой на самом деле была эта самая Анастасия? Я с ней что, знаком полвека? Или мы с ней вместе проработали бок о бок лет пять? Хотя и тогда ручаться за человека — дело провальное. Вон, у матерей во время следствия глаза на лоб лезут, когда они узнают, на что их отпрыски бывают способны. А сначала-то соловьями заливаются: «Мой сынок! Он такой добрый, хороший, честный!» Пока их фактами к стене не прижмёшь. Да и тогда не каждая принимает правду. Так и упираются на своём: «Не мог он такого совершить! Я же его воспитывала другим! Да вы знаете, каким он в детстве ласковым мальчиком был?»
Тем не менее я решил съездить к Анастасии Павловне домой. Всякое бывает. В папке с документами нашёл её домашний адрес, вернее, адрес её дочери Вероники. Однако молодая женщина лет тридцати или чуточку меньше (сразу по глазам определил, что это была дочь Анастасии) очень удивилась моему визиту и сказала, что мать домой не возвращалась. И вообще, у неё с собой был сотовый телефон (они уже появились у некоторых, хотя вот лично у меня такого роскошества пока не было), она бы позвонила, если бы что-то случилось.
Успокоив Веронику уверениями, что мамашу её я обязательно найду, бросился назад в Истопницу. Сначала, конечно же, заехал домой и оставил деньги, взял с собой тормозок: несколько бутербродов и термос с горячим чаем, плюсом сунул шкалик с коньяком — на всякий случай, мало ли что.
Приехал я в Истопницу часов в пять вечера. Сначала внимательно осмотрел всё вокруг. Папка с документами продолжала лежать на крыльце, значит, Анастасия тут после моего отъезда не появлялась. На ум ничего не приходило, кроме фразы: «Если хочешь поймать преступника, ты должен думать как преступник». Конечно, Анастасия вовсе не была преступницей, но в этой фразе что-то было мудрое... И я решил попробовать.
Так, когда я вошёл в дом за иконой, Настя пошла в сад, сорвала яблоко и стала его грызть. Значит, мне нужно яблоко. Зачем-то я решил сорвать яблоко именно с того же дерева, с которого сорвала его Анастасия. Сделать это было легко: сорт «Ренет Симиренко» в саду был представлен в единственном числе. Дерево это росло метрах в пятнадцати от дома. И я попёрся именно к тому дереву. Глупо? Возможно. Но зато это поможет более эффективно проникнуться моментом.
Яблонька как будто бы снова обрадовалась моему приходу, зашелестела веточками и листочками даже радостнее, чем в первый наш приход. Не будь я материалистом и атеистом, то вот прямо в этом месте уже бы занервничал и, возможно, стал бы действовать более осмотрительно. Но сейчас я отмёл все сомнения, сорвал самое красивое и крупное яблоко (оно как будто бы даже само легло мне к ладонь, да!), вернулся к крыльцу, присел на перила и стал с аппетитом его грызть. Кстати, с самого утра, кроме как завтраком, я свой желудок работой не нагружал. Истосковавшийся, он с радостью принял угощение.
Где-то с минуту я раздумывал над тем, что могла сделать Настя в следующее мгновение. И тут мой организм сам выдал яростную подсказку: яблоко ещё не закончилось, а мне уже захотелось... ну, просто нестерпимо сильно... Как сказать-то? В общем, организм стал требовать идти туда, куда царь пешком ходил. Уфф, выкрутился-таки! Ну, так интеллект-то так быстро не пропьёшь, ха-ха.
Давненько я тут, в деревенском доме деда, не бывал... Куда идти-то? Раньше будочка стояла за кустами малины, но мать же её перестраивала и переносила, помнится по разговорам. А вот куда? Я пошарил взглядом вокруг и наткнулся на «шкафчик» (я в детстве так называл уличный сортир), который мне как раз и был нужен. Поспешил... и остановился, как вкопанный! На тропинке, которая шла к нужнику, кучкой лежала одежда Анастасии, её сумочка, сотовый телефон и... В этот момент свет в глазах моих померк, и я потерял всякую связь с действительностью.