выдает, но сам ни о чем не спрашивает. Непростительно умелые пальцы снова скользят внутрь, ласкают настойчиво, нестерпимо так, что скулить хочется.
— Никакой тишины, — предупреждает он. — Не выношу стеснений и безразличия.
— Решил спалить нас дотла? — зло выдыхает Лэйн, облизывает ладонь и скользит по головке — в такие игры приятнее играть вдвоем.
— Накалить до предела.
Не шутит. Кажется, куда больше, еще чуть и Лэйн до основного блюда не доберется, растечется лавой вокруг него, но Оуэн, несомненно, знает и другие способы поиздеваться. Разворачивает, на колени ставит — так легче пресечь её инициативу — прижимает спиной к груди. Между ног членом проскальзывает, задевает самое чувствительное. Напряжение внизу болезненно тянет, требуя разрядки, она бы и рада наклониться, бесстыдно раздвинуть бедра, да только он не пускает, крепко удерживает в вертикальном положении. Ведет ладонью по груди, подбородок сжимает: ни извернуться, ни укусить. Другой рукой собирает ей волосы и жарко целует в шею. Ведет языком вдоль позвонков.
— Я что говорил про стеснение? — резко наклоняется вместе с ней, едва не проникает, отчего она и впрямь стонет в голос.
— Так ты хочешь, чтобы умоляла тебя? — Лэйн поворачивает шею, упираясь в его жадные губы.
— Ну попробуй, может, сжалюсь.
— Словами или ртом?
— А чем у тебя лучше получается? — хмыкает Оуэн, внезапно осознав, какой выбор она предлагает, выдыхает в спину.
— Сам решишь, что больше нравится.
Он тянет ее с дивана, поднимает на ноги, но только, чтобы снова опустить на колени. Не давит, позволяет усадить себя — дьявольски соблазнительный в своей послушности. Почувствовать над таким власть — особая услада, ни с чем не сравнимая: служить его прихоти, но держать в своих руках, отдаваться без остатка, собирая в награду экстатичные стоны. Чужое наслаждение может быть невероятно красивым, если оценивать с разных сторон. Сломанные выдохи, натянутые струны-мышцы. Уязвимость сквозь удовольствие.
Церемониться нет нужды, но Лэйн все равно не упускает возможности подразнить, влажно пройтись ртом по головке, обвести круговым движением, обхватить в кольцо его член. Его возбуждение током пульсирует под языком, разливается по телу, опаляет низ живота. Глухой хрип, заставляет сжать губы сильнее, скользнуть вниз достаточно глубоко, чтобы получить еще один такой же. Но громче. И еще. Он подсказывает темп, едва касаясь головы, ненавязчиво, но позволяя брать так, как ему нравится. Движения становятся ритмичнее, дыхание тяжелее, а стоны все более рваными. В эмоциях Оуэн не сдержан, не зажат, но Лэйн все равно хочет больше, резко опускается почти до основания.
— Хватит, — Оуэн тянет на себя, в этот раз позволяя почти оседлать, коснуться напряженного члена, но не больше, поворачивает на живот, оглаживает спину.
— Можно переходить к словам? — Лэйн приподнимается на локтях, настойчиво трется бедрами.
— Сегодня я решил быть великодушным.
Когда он наконец входит в нее — распаленную, узкую, горячую — она едва не закусывает одну из его разномастных подушек, выгибается в позвоночнике, двигаясь навстречу. Оуэн дает насладиться этими короткими мгновениями — самыми сладкими и желанными — ведет несколько раз медленно, проникает до самого конца, а потом сразу задает довольно быстрый ритм, ладонями поясницу держит. Чертовски громкий. Отдается ощущениям не стесняясь. Даже если представление, в эту минуту Лэйн выйдет на сцену с ним. Отпустит, позволит себе быть в моменте, бесстыдно плавиться в его руках.
Оуэн снова ведет рукой под грудь, поднимает с локтей, скользит вниз пальцами — всего чуть-чуть, нескольких движений достаточно, чтобы добить. Глухо стонет, пока она сжимается вокруг его члена, а затем кончает следом, шумно, эмоционально, забрызгивает ягодицы и спину, вынимая в самый последний момент. Вытирает каким-то покрывалом, давая Лэйн бессильно упасть рядом.
Тело приходит в себя медленно, не хочет выныривать из разлитого кругом удовольствия: как сироп тягучего, как виски дающего в голову. Расслабляюще-пряного, с дубовым привкусом. Прикрывая глаза, Лэйн разрешает себе поплыть поверх спокойного моря. Не так долго.
Оуэн прижимается еще влажным торсом, жадно скользит губами по спине, по шее, к себе разворачивает.
— Еще хочу, — жарко шепчет сбившимся дыханием, едва различимо, невнятно.
— А отдышаться не хочешь? — волна приятной истомы не отпустила полностью, но что-то жадно-золотистое разгорается снова, стоит ему пройтись языком по коже.
— Чтобы ты убежала? Ну уж нет, — он нависает сверху, и в этот раз Лэйн не прочь оказаться в таком положении.
— Мне казалось, это была разовая акция, — в словах одно, а губы под ним раскрывает охотно, поднимает руки над головой, покорно позволяя их сжать.
— Будь это так, не старалась бы с таким рвением, — однако быстро он дыхание восстановил. — Теперь я думаю, нам нужно как в баре — устраивать «счастливый час». Для начала раз в неделю, что скажешь?
— А как же твоё «Между нами ничего не изменится»?
— Так ничего не изменилось. Разок сбросить напряжение не то же самое, что утолить жажду. И я тебя как следует не распробовал, — в доказательство снова течет языком по шее, сминает кожу будто и впрямь съесть решил, спускается к груди. — Но ты можешь как обычно сопротивляться.
— А ты хочешь? — фантазия реагирует на эту мысль особенно бурно.
— Я много чего хочу от тебя, Лэйн, — хитрая улыбка так и застывает на губах, пока он ведет ими по животу и ниже. — И в своих желаниях могу быть очень убедительным.
Лэйн откидывается на подушки. Исполнить по пути парочку её желаний для джинна его уровня труда не составит.
