– Родственники?
– Тут занятная история. Старшие Иллерецкие, отец и мать, год назад надумали переселиться в Канаду, где у них родня – какой-то местный священник русской общины, седьмая вода на киселе. А Ольга отказалась наотрез. Поссорилась с родителями в пух и прах. Они уехали, она их не провожала… Но все же они оставили ей квартиру и немного денег. И, поскольку тех денег надолго не хватило, Ольга стала подрабатывать художницей в Доме культуры… С родителями даже не переписывается.
– Скверно! – Генерал стремительно поднялся с кресла, отошел к дальней стене и резко повернулся на каблуках. – Как поссорились, так и помирятся! И рванет наша Оля за кордон, а мы…
– Не рванет, – успокоил генерала Колесников. – Я провел серию тестов под гипнозом. Состояние психики Иллерецкой исключает возможность отъезда.
– Полностью?! – рявкнул Курбатов.
– Конечно нет, – удивился профессор. – Речь идет не о железяке какой, а о живом человеке… Но посуди сам, Алексей Дмитриевич. С одной стороны, почти полное соответствие нашим критериям, с другой – ничтожная вероятность того, что она когда-нибудь уедет… И неужели твоя служба не найдет способа деликатно ей помешать?
– Моя служба… – вздохнул генерал. – Кто знает, что станется с моей службой? Перестройщики уже такого наворотили… – Курбатов помолчал немного, затем закурил и снова заговорил: – Надеюсь, тебе понятно, Петр Иванович, что все данные по Иллерецкой будут десятки раз перепроверены, какая-нибудь мелочь может все перевернуть… Но, прежде чем принять предварительное решение, вернемся к тому отложенному медицинскому вопросу.
– Да, слушаю тебя.
– Иллерецкая попала в серьезную аварию. Гарантируешь ли ты, что она восстановится полностью – и в физическом, и в интеллектуальном плане? Едва ли надо напоминать, как это важно для нас.
Колесников несколько секунд молчал. Затем утвердительно наклонил голову.
– Еще неделю назад, – признался он, – я затруднился бы ответить. Поэтому и позвонил сегодня, а не неделю назад… Но сейчас я твердо говорю «да».
Стряхнув пепел в корзину для бумаг, Курбатов снова уселся в кресло, что профессор справедливо расценил как добрый знак.
– Ну что ж… – вполголоса проговорил генерал, – считай, что в принципе договорились. Как долго ты сможешь держать ее здесь, чтобы она ничего не заподозрила?
– Сколько угодно. – Профессор пожал плечами. – В моем распоряжении имеются препараты – абсолютно безвредные, но создающие видимость ухудшения здоровья. Нетрудно будет убедить ее продолжать лечение.
– Угу… А что ей известно о ее местопребывании и перспективах?
– Сюда ее перевезли под наркозом, она считает, что по-прежнему находится в отдельной палате института Склифосовского. А вставать ей пока не разрешается. Выписывать ее тоже будем не отсюда – по завершении программы отправим со всеми предосторожностями в одну из тех городских клиник, где есть опорные пункты проекта «Коршун»…
– Ладно, я обдумаю… А операция?
– Хоть завтра.
– Нет, – возразил Курбатов, – не торопись. Мы еще пропустим ее через частое сито. Кстати, она не просила телефон, не требовала встреч с приятелями?
– Нет. Она не слишком общительна, и едва ли кто-то из знакомых стал бы навещать ее в больнице. Из института, с работы, конечно, интересуются, но мы…
– Понятно. – Курбатов бросил взгляд на часы. – Мне пора, Петр Иванович. Буду держать с тобой постоянную связь.
– Что надо понимать как санкцию на продолжение работы с Иллерецкой?
– Да, разумеется. Готовься, но учти: может прозвучать отбой.
– Искренне надеюсь, что отбоя не будет! – воскликнул Колесников. – Такой материал…
Генерал исподлобья посмотрел на профессора и вышел, не говоря ни слова. Колесников в задумчивости прошелся по комнате, затем снова включил монитор. Девушка спала, раскрытый журнал валялся возле койки обложкой вверх.
– Оля… – прошептал Колесников еле слышно, точно опасался, что девушка услышит его. – Если бы ты знала, как много надежд возложено на тебя…
Она не знала. Она спала безмятежно, как спят маленькие дети, когда в окружающем их уютном мире все хорошо. Она не знала ничего ни о генерале Курбатове, ни о проекте «Коршун», ни о том, что хищная птица, именем которой назван проект, готова взмыть в небеса и накрыть Землю черной тенью распростертых крыльев, под которыми притаились ужас и смерть.
* * *
Июль 1990 года
«Медсанчасть № 12А»
В отутюженном, сияющем белизной халате профессор Колесников переступил порог палаты Ольги Иллерецкой.
– Вадим Аркадьевич! – обрадовалась девушка, знавшая Колесникова под вымышленным именем. – А я уж подумала…
– Ну что ты, Оля, – ласково улыбнулся профессор. – Я ведь не опоздал. Девять часов, время обхода… Как наши дела?
– Прекрасно, Вадим Аркадьевич… Почему вы не разрешаете мне вставать? Я чувствую себя так, что могла бы рекорд на стометровке поставить! – Она смутилась. – Если потренироваться, конечно. От этого лежания, сидения да упражнений в постели под руководством милейшей Инги Викторовны скоро совсем мышцы атрофируются…
Колесников сделал притворно строгое лицо и сел на табурет возле койки.
– Оля, я твой лечащий врач, комплекс физических упражнений разработан мной специально для тебя, а Инга Викторовна – опытнейшая медсестра. Не понимаю, чем ты недовольна? Тем, что не очень быстро поправляешься? Или я плохо забочусь о тебе?
Профессор кивнул на тумбочку у изголовья. Там стояла ваза с разнообразными фруктами и лежали свежие номера журналов. Рядом примостился магнитофон – по просьбе Ольги Колесников принес кассеты с ее любимыми «Лед зеппелин» и «Роллинг стоунз».
– Даже слишком хорошо, – ответила девушка. – Вы обо всех пациентах так заботитесь?
Вот оно! Об этом предупреждал Колесникова генерал Курбатов – не создавать Ольге исключительных условий, дабы не вызвать подозрений. Профессор не послушался, и вот… Надо выкручиваться.
– Не обо всех, – отозвался Колесников тоном любящего отца. – Ты особая пациентка, мои ассистенты тебя буквально с того света вытащили… Не скрою: ты – краеугольный камень моей монографии.
– Ах вот как! – рассмеялась девушка. – Тогда понятно. – Она спохватилась и добавила: – Простите, Вадим Аркадьевич, Я действительно очень благодарна вам. Но я кое-чего не понимаю… Например, телекамера под потолком… И парк за окном…
– Телекамера как раз для того, чтобы тебе не вздумалось вскочить с постели и все испортить, – строго проговорил Колесников. – Медсестры присматривают…
– Хоть бы в туалет меня выпускали… Извините, вам как врачу… Так неловко, словно я инвалид или старушка беспомощная.
