признание, которое их неожиданно зацепило.
– Мы тоже тебя любим, господин Всезнайка, – спокойно ответила Мустафе Сенем. Ниса же сразу поняла, что что-то не так. Она знала, что Мустафа любит и ценит их, но он никогда не выражал это так явно. В ее сердце поселилось волнение. Хотя ей не хотелось поднимать эту тему и беспокоить кого-либо, она перевела взгляд на темно-карие глаза Мустафы, пошевелила губами и тихо спросила:
– Что происходит?
Вместо ответа Мустафа лишь пожал плечами. Как бы Ниса ни хотела поговорить, она понимала, что сейчас не время и не место. Она не хотела затягивать с этим, но и отпускать Мустафу не собиралась. Юноша крепко обнял молодых девушек. Из-за того, что должно было произойти дальше, возможно, он никогда больше не увидел бы подруг. Даже мысль об этом вызывала боль в сердце.
Трое друзей наблюдали за красотой фейерверков и даже не подозревали, что произойдет через несколько месяцев. Их надежды рухнут, мечты разобьются, и, быть может, они окажутся вдали друг от друга. Но пока они существовали только для того, чтобы жить в настоящем моменте. Они не думали о будущем. Они подумают о нем завтра.
Глава 1
Январь 2016 г.
Проливной дождь все усиливался. Он шел так быстро, что окружающие деревья и фонари, казалось, вот-вот могли раствориться.
Я не могла оторваться от окна и испуганно смотрела сквозь решетку. Каждый раз, когда вспыхивала молния, сердце замирало. Как будто я смотрела на саму причину молнии. Может быть, я даже восхищалась ею и шумом дождя, но его сила вызывала совсем другие мысли.
Мне казалось, что молния – это сообщение от мамы. Что, может быть, однажды она вернется.
Надежда, в которую я куталась, как в одеяло, пока ждала маму, поддерживала меня всякий раз, когда я, засыпая, плакала от того, что ее нет рядом.
– Мама придет, – утешала я себя.
Однажды мама придет и заберет меня.
Но наступит ли этот день на самом деле?
В течение нескольких минут, часов, все, что я могла делать – это смотреть, как разлетаются капли дождя, пока другие дети рисовали в общей комнате.
Передо мной все это время лежал чистый лист, и я никак не могла придумать, что бы такого нарисовать.
Что я вообще могу нарисовать? Улыбающихся людей? Или их разноцветные вымышленные дома? Может быть, нарисовать маму?
Я представляла ее с длинными каштановыми волосами и маленькими карими глазами.
Я взяла коричневый карандаш, но тут же положила на место, потому что, как бы мне ни хотелось, я не могла этого сделать. Не могла. Мне пришлось обхватить себя руками.
Я откинулась на спинку красного деревянного стула. Я не собиралась ничего делать.
Меня устраивало просто сидеть и ждать, пока пройдет время рисования.
Когда я продолжила молча наблюдать за окружающей обстановкой, мой взгляд снова упал на дождь и сосредоточился на каплях. Влага, проникающая в окно сквозь деревья, как будто попадала мне на щеки. Я не хотела, чтобы кто-то видел, как я плачу.
Я быстро вытерла щеку рукавом кардигана.
Мое внимание привлек маленький воробей. Отчаянно пытаясь спастись от дождя, он дрожал на подоконнике. Возможно, он был голоден, ведь за весь день в такую погоду вряд ли он мог найти еду.
Чтобы хоть как-то порадовать воробья, я взяла одно из печений, которые госпожа Севда оставила на столе, и раздавила его в ладонях. Когда я встала с места в надежде отдать крошки воробью, тот уже собрался улетать. Я не успела: он взлетел и исчез в одно мгновение. Не в силах сопротивляться ветру, его маленькое тельце понеслось к облакам. Он был так же одинок, как и я, оставленная матерью.
Я снова села в кресло и продолжила смотреть на чистый лист бумаги перед собой. Мое настроение еще больше испортилось. Я не могла рисовать. Не могла нарисовать ложное счастье. Когда я посмотрела на окно с надеждой, что воробей вернулся, то не смогла сдержать слез и тихо заплакала. Я хотела сглотнуть, но что-то застряло в горле. Хотела зарыдать, но сдержалась, чтобы не услышали другие дети. Я должна была найти госпожу Севду. Я хотела пойти в свою комнату. Мне было больно находиться здесь.
Когда я заметила госпожу Севду, то увидела, что она не одна. Рядом с ней стояла незнакомая женщина с длинными темными волосами и смотрела прямо на меня. Сначала я подумала, что она смотрит на других детей, но, когда снова встретилась с ней взглядом, поняла, что это не так. Улыбка исчезла с лица госпожи Севды, а я уставилась на эту женщину. Ее глаза выглядели заплаканными, как и мои. Женщина улыбнулась мне, и я ответила улыбкой. Я почему-то посчитала ее очень красивой. На самом деле я прекрасно знала почему. Это чужое лицо вдруг показалось мне знакомым. Оно как будто напомнило мне о чем-то. Женщина выглядела как человек, которого я никогда не забуду, которого никогда не сотру из памяти. Когда я была маленькой, госпожа Севда положила мне под подушку фотографию. Я прятала эту карточку с рваными краями от всех, даже от Сенем. Женщина, которая сейчас стояла передо мной и смотрела на меня влажными глазами, была той самой женщиной с фотографии. Ее маленькие глаза, длинные темные волосы и тоскующий взгляд… Они могли принадлежать только одному человеку – моей маме. Та фотография, которую я брала в руки и целовала каждый раз, когда скучала по маме, наконец-то ожила. На этот раз она действительно смотрела на меня и улыбалась. Дети чувствуют такое, не так ли? Я почувствовала это. Я почувствовала, что пришла моя мать, потому что чистая любовь во мне была достаточно велика, чтобы легко узнать женщину, которая носила меня в своем животе столько месяцев и ушла, ничего не сказав.
Госпожа Севда что-то прошептала ей на ухо и кивнула, отводя от меня взгляд. Я поняла, что не готова к такому раннему прощанию, когда женщина отошла от порога гостиной.
Быстро встав со стула и пустившись бежать, я не обратила внимания на дежурного учителя, стоявшего позади. Оказавшись в темном коридоре, я увидела ее: она стояла прямо перед дверью в сад. Она была там. Когда госпожа Севда крикнула: «Уходите, пока не усложнили ситуацию!», – она в последний раз обернулась и посмотрела на меня. Когда она ответила: «Позаботься о ней, Севда», – я не смогла больше сдерживать себя. И быстрее помчалась к другому концу коридора. Я хотела взять ее за руку, обнять, вдохнуть ее
