достоин.
Я не стесняшка. Медсестры еще и не такое видят, но меня смущает, что под моим взглядом член подрагивает и наливается.
И все равно пялюсь.
Вижу, что рука с полотенцем опускается к бедру, но нудист и не думает прикрываться.
– Ты кто такая? – требовательный голос, подсказывает, что передо мной прирожденный диктатор. Ну или часть диктатора.
Во рту сохнет, облизываю губы, и словно в ответ на это, член дергается и еще немного приподнимается.
– А… э… я…
Нет, так невозможно разговаривать!
Если он не хочет занавесить свои заманчивые игрушки, это сделаю я!
Я стаскиваю с вешалки первую попавшуюся куртку и делаю стремительный рывок вперед, чтобы прикрыть это безобразие!
И вселенная снова показывает мне свое злорадное лицо.
Хорошо, что мы не даем клятву Гиппократа про «не навреди» и все такое, потому что сейчас я бы ее нарушила. Не умышленно, конечно, но…
Сделав широкий шаг навстречу Адонису, я поскальзываюсь носками, как на банановой кожуре, на отлепившемся от штанины и упавшем мне под ноги снегу. В попытке удержать равновесие, заваливаюсь и делаю еще несколько шагов вперед, но только приобретаю ускорение.
Бубенцы стремительно приближаются.
Взмахнув курткой, как тореро, я врезаюсь головой Адонису в живот, и мы благополучно падаем. Ну, то есть, я благополучно, а он не совсем.
Вообще, можно сказать, голой заднице везет, что она не приземляется со всего размаха на кафельные полы, а встречает на своем пути кресло мешок.
Я же, успев схватиться за его бедра, обрушиваюсь на мужчину сверху, чудом не боднув его в самое нежное место, зато посыпав его снежком с капюшона.
Сердце бухает под ребрами, от испуга ломит в затылке, но вроде кости целы.
Осознав, что самое страшное позади: падение прекратилось, и ничего страшного вроде не произошло, я облегченно выдыхаю.
Прямо в пах моей жертвы.
Нифига не опавшая эрекция покачивается у меня перед носом.
– Удобно? – ядовито спрашивают меня.
– Мугу, – честно признаюсь я, все еще переводя дыхание.
– Нравится? – уточняют еще злее.
Я, наконец, вскидываю глаза, чтобы извиниться, и натыкаюсь на взбешенный взгляд. Нервно облизываю губы, и чувствую, что нечто упирается мне в подбородок.
– Не очень, – нервничаю я и понимаю, что не угадала с ответом. Мужик прищуривается совсем недобро. – А где дедуля?
– Какой дедуля? – ревет Адонис. – Тебе и меня за глаза хватит!
– Мне за глаза не надо! – тут же открещиваюсь я и, кряхтя, пытаюсь подняться.
– Ты охамела, рыжая!
Это я, вставая, опираюсь на живот сбитого товарища. Он успевает напрячь пресс, чем вызывает у меня восхищение. Таких кубиков у меня не было никогда. Ни на своем теле, ни на близлежащем.
Хотя, какие мои годы?
У меня просто опыта мало.
Не выдержав моей возни, Адонис садится и за шкирятник снимает меня с себя.
– Вы извините, что так получилось, – тараторю я ему в лицо, стараясь больше не опускать взгляд, а то залипну.
На самом деле, я не озабоченная, просто так работают инстинкты. Основные которые. Все что касается инстинкта самосохранения и размножения неизбежно привлекает внимание человека. Так что я вполне ординарная особь.
– Ты кто и как здесь оказалась?
Он все еще держит меня за капюшон, не позволяя отстраниться.
– Женя Котикова, – сдаюсь я.
Сейчас все мое внимание приковано к губам незнакомца. Красивым губам.
И к запаху. Бергамота, дерева и его чего-то.
– Женя Котикова, какого хрена ты забыла у меня дома? – продолжает допрос он. Его по-прежнему не смущает некоторая раздетость, в отличие от меня.
– Вот хрен не забыла, не могли бы вы прикрыться? – я, не глядя, подтаскиваю, к себе валяющуюся рядом куртку.
И в этот момент я понимаю, что ничего не понимаю.
По крайней мере в мужиках точно.
Потому что я не знаю, ни одной женщины, которая в сложившихся обстоятельствах себя бы так повела.
Адонис притягивает меня к себе капюшон и целует.
Меня берет такая оторопь, что язык проникает мне в рот абсолютно беспрепятственно.
Никаких реверансов.
Глубокий наглый поцелуй.
Прям карательный.
Заканчивается он так же внезапно, как и начинается. Я даже не успеваю понять, понравилось ли мне целовать с этим типом.
– Вы что вытворяете? – начинаю вырываться я, отмерев.
– Да уж на фоне твоих диверсий, можно сказать ничего, – все так же зло отвечают мне.
И кладут мою ладонь на член.
Даже смотреть не буду. И так чувствую. Определенно, член. Определенно, вполне стоящий.
– Дедушки нет, но я и один справлюсь.
Глава четвертая
– Слушайте, – нервно оправдываюсь я, выдергивая ладонь из хватки и стараясь не думать о приятном на ощупь, чуть бархатистом и таком твердом… – Мне очень жаль, мы с вами как-то не так начали… Мне нужен Демьян Федорович…
При упоминании имени наглый тип возвращает мою ладонь на причинное место.
Мерзнет у него, что ли?
– Демьян Федорович готов… выслушать, – многозначительно сообщают мне.
Меня заклинивает.
То есть?
До меня начинает доходить, что я стала жертвой собственного воображения, приписав имени образ пожилого дядьки, а на самом деле все обстоит не так.
– Так это вам массаж и поставить…? – теряюсь я. Непохоже, чтоб этому бугаю требовалось ставить обезболивающий укол.
– Да что ж тебя все не устраивает, как стоит? – звереет мужчина. – Нормально он стоит. Сейчас убедишься!
– Да нет, я верю, – все-таки отбираю свою конечность и прячу ее за спину подальше от греха, в прямом смысле слова. – Просто мне сказали, что снимут скоро, а у вас все снято. Совсем все…
На мужике реально нет гипса, и даже на вид его недавно не было. Уж кому как не мне знать, как выглядит нога после того, как снимают гипс.
– Какой кошмар! – язвит Демьян Федорович, все еще удерживая меня за капюшон. – Опоздала на стриптиз. Соболезную. Ничего, зато я успел.
Это заявление меня тревожит. Никакой стриптиз я показывать не собираюсь. Более того, даже если бы и захотела, то сейчас я в абсолютно не подходящем для этого виде. У меня под джинсами и свитером практичное термобелье, совершенно лишенное даже намека на эротизм. Ну если только кто-то не ностальгирует по советским гамашам.
Блин, в конце концов, мы так и будем тут на полу в прихожей выяснять отношения? Некоторым определенно не помешает прикрыть срамоту,
