в воздухе. Растянутые коленки, резинка, вытянутая из пояса и завязанная узлом, поправочка — тремя узлами. Несколько живописных дырочек.
Он отшвырнул штаны в сторону и продемонстрировал потрепанный свитер, коричневый как… нет, не шоколад. Манжеты на рукавах местами распустились и висели огрызками ниток.
— Запах от него…такой себе, — поморщился Калачев.
— Дед им полы на даче уже несколько лет моет.
— Вы вообще с катушек слетели? Я эту срань не надену!
— Хозяин-барин, — ухмыльнулся Лютаев, бережно сворачивая свитер, — ключи гони.
Я только зубами скрипнул.
— О, а это что? — Калачев вытянул майку-алкоголичку от того же деда, застиранную до серого цвета, заношенную до дыр. — Не стой, одеваться пора, часики тикают.
Резким движением я стянул пиджак, небрежно швырнул его рядом с кучей притащенного друзьями хлама. Нервно расстегнул пуговицы дорогой рубашки, вынул золотые запонки из манжет.
Все это под песню Сэм Браун «Стоп», любезно включенную на смартфоне Лютаевым. Когда я остался в одних трусах и носках, он же запихнул смятую сотку за резинку трусов.
— Трусы тоже снимай, — безапелляционно заявил Калачев.
— Вы че, вообще окуели? Какие трусы, мать вашу!
— Наденешь вот это сексуальное бельишко, — он помахал перед моими глазами как флагом затасканными семейниками с дырой как раз там, куда полагалось упаковывать причинное место.
— Их тоже дед носил? — я бросил свирепый взгляд на Лютаева.
— Дед, а до него его дед. Семейная реликвия. Считай, от сердца оторвали ради такого дела.
— Ну уж нет. Я останусь в своих трусах.
Может, парни поняли, что они перегнули палку, потому не настаивали на том, чтоб я надел чужие дырявые труханы.
— Хотя бы носочки, — Лютаев, морщась, протянул мне два вонючих комка.
Я покачал головой.
— Останусь в своих.
— Но они у тебя даже не дырявые. И не фонят ароматами местных свалок, — возмутился Калачев.
— Можешь надеть свои, но грязные и дырявые, — милостиво разрешил Денис.
Пришлось переться в ванную и под контролем этих придурков ворошить корзину с грязным бельем. Наконец я выудил два носка. Разных по цвету. Хотел найти парные, но Денис меня остановил:
— Так даже лучше. Правдоподобнее. Только дырки надо сделать.
Не успел он договорить, как Калачев протянул мне ножницы. Интересно, как так быстро нашел?
— Режь, там, где должны быть большие пальцы.
После того, как я продырявил носки и с омерзением натянул их на ноги, мы вернулись в гостиную для продолжения издевательств надо мной.
Майку, свитер и штаны я натянул на себя быстро, пока эти сволочи глумились надо мной. Лица их покраснели от смеха.
— Как бы вам потом плакать не пришлось, — попытался осадить их неуемную радость.
Лютый протянул мне дырявые башмаки, подошва отклеилась и хлопала при каждом шаге.
— Сволочи, если я заболею, вы же на лекарствах разоритесь, — пыхтел я, натягивая ботинки на ноги.
Мой образ завершали изъеденный мышами и молью тулуп и шапка ушанка с оторванным ухом.
В общем, Денис помог деду избавиться от стремного барахла, выкинуть которое у того рука не поднималась. Хотел посмотреть в зеркало, чтобы оценить этот ужас, но Калачев остановил меня.
— Погоди, а как же без макияжа?
Он вытащил из-под пустых сумок пакетик, поковырялся в нем, достал баночки.
— На лицо не дам мазать всякую хрень.
— Да ладно, это же сценический грим. «Секси-грязь» называется. Я в этом не очень шарю, тупо по названию выбрал. В тему же.
Я покрутил тюбик в руках, почитал, вроде все безопасно и позволил Калачеву нанести на лицо грим.
Он долго колдовал над моим лицом, размазывал спонжем краску, пудрил мою бороду, начесывал ее густым гребешком, смазывал гелем. Прокрасил даже кисти рук и под ногтями.
Когда я подошел к зеркальной двери шкафа-купе в спальне, я смог из себя выдать только одно:
— Это пиздец, товарищи.
Глава 4
Я выглядел как самый натуральный бомж, проживший долгую и безрадостную жизнь на свалке. Можно попрощаться с тачкой. Такому ни одна женщина не даст, даже неприличная.
— Нравится? — спросил довольный своей работой Калач.
— А вы точно мои друзья?
Мы не разлей вода с первого класса, с Лютаевым так вообще в садике в одной группе был. Три хулигана и заводилы. Сначала дрались сильно, даже родителей на ковер к директору вызывали. А потом, как водится у пацанов, сдружились. Потом, конечно, наши дорожки разошлись. Я выбрал архитектурный, Калачев — журналистику, а Лютаев — юриспруденцию.
Но как бы нас не мотала жизнь, мы не теряли связи и всегда помогали, если кто-то из нас оказывался в жопе.
А тут такая подстава.
— За слова свои отвечать надо, — усмехнулся Калачев. — Да и весело. Что тебе не нравится?
— А теперь представьте, как я размочу вас, когда выиграю спор.
Ответом мне был дикий ржач. То есть они даже не допускают ни малейшего шанса, что я выиграю.
— Погоди, не все еще, — Лютаев поднес мне селедку с луком на блюдце и стопец.
— А это зачем?
— Для запаха.
— Я уже пил сегодня.
— Угу. Коньяк коллекционный. А от тебя должно нести дешевой палью.
— Может, еще поссыте на меня для достоверности.
Сказал и пожалел. Вдруг они воспримут мой сарказм как руководство к действию.
— Чуть не забыл, — Калачев выскочил из комнаты и вернулся с туго замотанным пакетом. По мере того, как он его разворачивал, комната наполнялась запахом гнили.
Сдерживая рвотные позывы, он засунул этот концентрат вони в карман тулупа.
— Что это?
— Картошка гнилая, — откашлявшись, сказал он. — В кладовке вчера обнаружилась. Специально для тебя ее отложил.
— Завонял мне всю квартиру, — пробурчал я.
Спустившись в холл, мы опять переполошили консьержку.
— С бомжами сюда нельзя, — заверещала она.
— Так мы не сюда, а отсюда, — без тени смущения ответил Лютаев. — Спасибо должны нам сказать, что его обнаружили и вывели. А то он как раз напрудить в лифте собирался.
— Скажите, а как вы вообще его сюда пропустили? — подключился Калачев. — Не дом бизнес-класса, а проходной двор. За что вам зарплату платят?
— Я… я… я не знаю, — растерялась она.
Выйдя из дома, они долго обсуждали вытянувшееся лицо несчастной женщины, сегодняшний вечер которой был наполнен потрясениями.
На парковке Лютаев подошел к своему автомобилю и выматерился.
— Он же мне сейчас всю машину завоняет и сидения измажет.
Калачев пожал плечами. Он сегодня приехал на машине Дениса, и судьба сидений его не парила. А меня затопило злорадство.
— Ты же картонку для него брал, — вспомнил Калачев, — вот и подстели ему.
И правда, как собаке какой-то мне подложили картонку.
— Лучше бы ты пешком шел, — проворчал Лютаев, смотря на меня в зеркало заднего вида. —
