Юлю воспитывал отец, талантливый хирург, доктор наук, но безусловный сатрап. После демарша жены он из обычного хмурого врача превратился в угрюмого патриарха. Юленьке приходилось несладко, но судьбою ей был дарован мягкий характер, долготерпение и удивительная способность мириться с предложенными обстоятельствами.
Отец привил ей качества, о которых можно было сказать только одно — вечная жертва. Она выслушивала, утешала, хлопотала, бегала по магазинам с тяжелыми сумками. Дома всегда был обед, на лице улыбка, в дневнике, а позже в зачетке, пятерки.
Сама по себе Юлька не могла не понимать, что живет не так как хочется. В юности даже была попытка протеста. Юльку так достало домашнее рабство, что она ушла из дома на целых четыре часа! Отец заметил это, прекрасно понял, почему и зачем, и начал прессовать еще сильнее. Но, к этому всему, добавилось и взрослое…коварное. «Унижай и властвуй» — принципиальная позиция Виктора Аленникова. Помимо всего прочего, культивировалось в Юльке чувство вины, а, как известно, виноватый человек — покорный человек.
Соседка Ирина Леонидовна, дама не робкого десятка, пыталась говорить с отцом Юли. Воздействовать, угрожать и увещевать. Она твердила неуемному сатрапу, что он погубит дочь, а тот не слушал. Вдобавок, начал выпивать, сначала незаметно, потом сильнее и далее скончался в возрасте пятидесяти двух лет, оставив Юльке шикарную квартиру, весьма убедительный трастовый фонд и приличный счет в банке.
Казалось бы, живи и радуйся, но снова не повезло бедняжке. Встретила Кирилла. Тот же, парень не промах, сразу оценил какое сокровище Юлька и соблазнил девушку романтикой, горячим сексом и безопасными подвигами. Она надела на палец колечко и снова принялась выслушивать, утешать, хлопотать, бегать по магазинам с тяжелыми сумками. И снова готовка, улыбка…
Кирилл и Юля наняли было домработницу, благо, средств достаточно, но хитрый Кира быстро сообразил, что если у юной жены появиться свободное время, то одному Богу известно, на что она станет его тратить. Потому вывернулся наизнанку, но убедил Юленьку, что кроме нее самой мужа ублажить и обиходить никто не сможет.
Кира, кстати, не зря боялся… Юля неяркая красавица. Да, бывают и такие. Поначалу вроде бы не замечаешь ее. Тихая, спокойная, одета неброско, но если уж задержался взглядом на ней, то отлепиться никакой возможности не было. Нет, никаких пышных форм, никакой показной сексуальности, но… Есть слово такое — манкая. Чем манила Юленька мужчин, чем так изумляла их — неведомо никому. Думается, и сами мужчины, попавшие под действие ее удивительного обаяния, не смогли бы ответить.
Среднего роста, стройная. Даже подтянутая, спасибо Кириллу, который направил ее на йогу. Русые волосы необычного пшеничного оттенка: густые и волнистые. Очень яркие серые глаза. Черные брови и ресницы. Губы пухлые … Вот, их и можно было назвать манкими. Так, что, мужики из-за губ, да? Да, и не только. Что-то было в ее взгляде, в повороте головы, в плавных движениях рук и походке.
В краткий период свободы Юленька расцвела, чем обеспокоила соседей своих. Она задерживалась в институте, и редкий день приходила домой без провожатых. То пристанет кто на улице, то одногруппник сопроводит, то старый знакомец увяжется. Так вот и караулили соседи Юльчишку у подъезда, опасаясь за молодую девушку. Были, кстати, прецеденты! На этот случай командировали к выходу Артёма Заварзина, соседа с третьего этажа. Редкозапойного громилу, бывшего боевого офицера Российской Армии. Он, конечно, контуженный, но треснуть мог так, что незадачливый ухажер запросто валился «с копыток».
— Юля, ты слышишь меня, детка? — Ирина Леонидовна дергала Юльку за рукав дорогой, безразмерной куртки. — Я пошлю за тобой машину, а сама буду ждать тебя в раздевалке бассейна либо в кафетерии. Хорошо?
— Ой, нет. Что вы. Езжайте с шофером, я схвачу такси. Ириночка Леонидовна, честное слово, лишние хлопоты.
— Девочки, смотрите, какие сковороды, — Дора привлекла всеобщее внимание к переезду нового жильца, — Чистая медь. Стало быть, женат. Ну, или женщина есть. Просто так подобную посуду не покупают. Готовить будут. Экое счастье, а мы с Фирочкой испугались ночных дебошей. Помните, что тут творилась, когда в квартире Боря проживал?
Все «девочки» дружно закивали, позабыв про склоки, Кирилла и такси. Так было всегда. Жили-то дружно, одной семьей. И уютно им было в закрытом мирке бежевого дома и сквера при нём.
— Ви тут снова глаза протираете? — А вот и Яков Моисеевич, в дорогом пальто и мерлушковой шапке-пирожок, поднялся по лестнице. — Я вам вот где скажу, знаю я за того соседа. Не напрасно же Яша Гойцман есть тот, кто есть. Ви думаете я просто так смотрел в глазок, когда сюда приходил риелтор? Таки нет. Все вияснил, могу и вам передать. Дмитрий Алексеевич Широков. Ресторатор. Ярославский богатырь. Ну, судя по его ресторации, если и дурак, то неявный. А ви тут — женщина, женщина! Повар таки сам себе сможет мацу заварить и форшмак накрутить.
— Яша, так что же ты молчал? — Дора рассердилась. — Мы мандражируем, все в ожидании катастрофы. Напридумывали разного, а ты все уже знаешь.
— Дорочка, ви не трепыхайтесь. Пойдите творожников покушайте, сейчас самое время для них. Полдник. Ну, хорошего дня. А я таки пойду и выпью коньяку.
Сказал и не пошел никуда. Как же уйти, если вот он, нарисовался новый сосед. Поднялся по широкой лестнице и застыл ярославским богатырем посреди площадки второго этажа.
Глава 3
Широков оглядел странное собрание и понял, что это и есть те самые коренные москвичи, о которых он так много слышал от риелтора. Митя давно научился различать лоск показной и лоск натуральный. Тут все было натюрлихь. Неброско и очень дорого. Даже, антикварно.
Вот две старушки-пуделя (похожи очень!), с серьгами в старческих ушках стоимостью сопоставимой, пожалуй, с его квартирой и старинных настолько, что навевали они мысли о Екатерине Второй.
И гранд дама, красивая и ухоженная, выглядела так, словно не Жаклин Кеннеди была женой президента когда-то, а именно она, эта москвичка.
Кошерный гражданин, неброско отсвечивал часами, выполненными на ОЧЕНЬ редкий заказ.
А вот еще какая-то старушка. Куртка дорогая и модная, но огромная. И капюшон такой унылый. Сбился набок, и напомнил Мите о «Тихом Доне». Наталья, жена Григория, порезав себе шею, выглядела так же наверно. Скособочено, криво, уныло. Старушка ковырялась в огромной сумке, но поняв, что происходит нечто, подняла голову в своем дурацком капюшоне и посмотрела на него, на Митю.
