кто не рискует, тот не пьёт шампанского. А если подфартит, так и унынье с плеч сброшу. Где золото, там и деньги, и деньги немалые…» — рассуждал Груздев.
— Можно много размышлять! Пока думаешь, годы улетят, а времечко на месте не стоит, оно бежит, спешит впереди нас, не заметишь, как седой бородой об стол упрёшься. — Борис глянул в глаза собеседнику.
Встретившись взглядами, Тихон произнёс, словно выдавил из себя:
— Чего тут спорить, твоя правда, прозябать в трудах нищенских и быть в долгах как в шелках — такая перспектива не по мне. Давай попробуем. Но только уговор: стоять один за одного, чтоб ни приключилось, и доверять во всём.
— Какой базар! — воскликнул Борис, обрадовавшись согласию Тихона. — Будем как одна сцепка, как братья! По рукам?
— По рукам, — Тихон протянул руку к руке Гребнева, крепко сжали ладони и обнялись.
— В ближайшие дни возьму расчёт, загодя обмозгуем, что да как, и тронемся, откладывать не будем…
Глава 2
Самолёт приземлился в аэропорту Магадана. Пассажиры по трапу сходили на землю, в багажном отсеке получили вещи. У Гребнева и Груздева было по одной сумке. Борис шёл к аэровокзалу в предвкушении встречи с бывшим сокамерником Захаром Хрусталёвым по прозвищу Хрящ. Почему он получил такую кличку, Борька никогда его не спрашивал. Тихон шагал рядом и тоже думал о человеке, которого знал Гребнев, — что за личность, каков характер?
Хрусталёв стоял на перроне аэровокзала в куртке и чёрного цвета штанах, на голове серая фетровая кепка, из-под козырька которой пристально разглядывал прибывших пассажиров, и тут среди них заметил знакомое лицо.
— Гребан! — воскликнул Хрусталёв, и бросился обниматься с Гребневым.
— Привет, Захар, привет! — ответил Борис и дружески пожал руку. — А ты чуток изменился — разжирел, гляжу, воля на пользу идёт, знать, жрёшь от пуза.
— Есть малёхо.
Груздев стоял рядом, ждал, когда же двое друзей обменяются любезностями. Тут Хрусталёв заметил молодого человека, стоявшего подле и молчавшего. Он понял, что этот спутник прибыл вместе с Гребневым, и удивлённо спросил:
— С тобой, что ли?
— Со мной, — ответил Борис. — Знакомься, мой брат Тихон.
— Ты ж говорил никого у тебя нет из родни.
— Не было, а теперь есть.
— Лады, потом разберёмся, — улыбнулся Хрусталёв и пожал руку Груздеву: — Будем знакомы, я Захар Хрусталёв, есть и прозвище — Хрящ, клич, как нравится.
Тихон назвал своё имя и фамилию, оставшись довольным весёлым характером нового знакомого. В Хряще было что-то подкупающее, притягательное, но что, Тихон понять не мог, главное, напарник Бориса ему понравился.
— Поехали ко мне на хату, а там и встречу обмоем и пошепчемся, — распорядился Хрусталёв, увлекая гостей за собой к стоянке частных извозчиков.
Ехали по городу и через окна машины разглядывали город, по дороге Гребнев предложил:
— Надо бы тормознуть у какой лавки, водочки купить и закусону.
— Не парься, всё есть, голодом томить не буду, — рассмеялся Хрусталёв.
Наконец «Москвич-401» остановился у небольшого дома, расположенного на окраине города. Здесь частный сектор, с усадьбами и небольшими огородами. Вышли из машины, Хрящ открыл калитку и пригласил:
— Заходи, братва!
Провёл во двор, отомкнул замок и широко открыл дверь.
— Прошу в моё скромное логово. Будьте как дома.
— Но не забывайте, что в гостях, — вставил Борис.
— Нет, Боря, тут ты не прав, наоборот, забудьте, что в гостях, и располагайтесь как дома.
— Коли так, тогда замётано. Хата-то твоя?
— Нет, одного кента, его уж в живых нет, на меня переписано.
Хрусталев для встречи, вернее, для угощения друга подготовился основательно. Еды было всякой и впрок, и хорошо, что так, поскольку Гребнев прибыл не один.
На столе появились мясные и рыбные копчёности, соления, отваренная картошка, предложил и приготовленную с утра уху. Расставил три стакана, разложил ложки и вилки, затем словно фокусник извлёк из холодильника пять бутылок пива и бутылку водки с наклейкой «Стрелецкая». Стекло на ней сразу покрылось лёгкой испариной, что придало алкогольному флакону своеобразную привлекательность.
Притомившиеся гости дальней дорогой и за сытный стол — это для них блаженство и упоение. Пили и ели со зверским аппетитом, пили и чай, меж тем и вели беседу. Говорили о былой жизни на зоне, о казусах и перипетиях человеческих судьбах, оказавшихся за колючей проволокой, вспоминали и о побегах зэков, и кому удалось сбежать, а кого настигла кара.
Захмелев и расчувствовавшись, спели куплет из блатной лагерной песни «Мурка»:
Ночью было тихо, только ветер свищет,
А в малине собрался совет,
Все они бандиты, воры, хулиганы,
Выбирают свой авторитет…
Слова песни и воспоминания тронули нервы, и Гребнев не выдержал. Поддев на вилку очередной кусочек малосольного хариуса, произнёс:
— Ай, хватит о былом. Расскажи лучше, чем сам живёшь-промышляешь, ведь не зря звал.
— Хочется думать не зря, — подтвердил Хрусталёв. Налил всем по четверть стакана водки, поднял свой стакан и призвал чокнуться:
— Мужики, дел интересных в этих краях столько, что двух жизней не хватит их разгрести, только мудро и толково порешать всё надо, зря голову, куда не след, толкать не нужно и всё будет чики-пики. Выпьем же за нас!
Дружно сдвинули стаканы и опорожнили. Уже не первые дозы спиртного ударили в голову, все расслабились и, сытно отобедав, вышли на улицу освежиться. Закурили.
Гребнев затянулся глубоко, медленно выпустил дым папиросы изо рта и поинтересовался:
— Какие ж виды имеются?
— Видов, Боря, море. Как там, у Маяковского: все работы хороши, выбирай на вкус.
— И всё же?
— Поясняю: много одиночек-старателей шастают по тайге, роют закапушки, втихую золотишко моют. Дела творят незаконные, потому как на золотоносных ручьях, прячась от властей, копошатся. Легавые за имя охотятся, но от случая к случаю, не жить же им в лесах постоянно, где ж обозреть просторы таёжные.
— И?.. — Гребнев пристально взглянул на Хрусталёва, подталкивая говорить дальше.
— И тут поле непаханое — самим таким же делом заняться. Риск есть, но мы ж не лохи.
— Рой и бойся, загребут и… — заметил Груздев, хотя сказал так ради услышать что-либо убедительное и вселить уверенность в себя и Гребнева в успехе предложений Хрусталёва.
— Если в барабане пусто, — Захар пальцем постучал по своей голове, — то загребут. А мы народ битый, главное, чтоб нас алчба не давила, сами знаете, жадность фраеров всегда губит. Но есть и одно но.
— Что ж за но? — насторожился Гребнев.
— Особо не напрягайся. Бывает по тайге шастают и иной народ — лихие люди, вроде воронья, но куда круче промышляют — искусители грабежа.
— Кто ж таковые?
— Бывшие заключённые, освобождённые по амнистии благодаря товарищу Берия.
