пожелания мучительной смерти. Но это была бессильная злость, после которой в ослабшее тело Герхарда свинцом налилась усталость.
Баварский рыцарь, покачиваясь, встал перед скованным гробом. По поверхности ящика бегало сияние огоньков на мутных подтеках воска. Свечи хомутом замкнулись вокруг пристанища покойника. Искрой в мыслях Вайцера вспыхнуло объяснение случившегося. В гробу лежал не иначе как пропавший гонец, а Мизаэль фон Брайдэ с сослуживцами либо переметнулся на сторону мятежников, либо всегда держал от них замок и вел какую-то свою политическую игру. Если тление и коснулось тела покойника, то его запах успешно подавлял витающий вокруг ладан. Для Герхарда все начинало складываться в единую картину. Он был убежден, что вскоре его найдут в молельне подле трупа гонца. Избавиться от тела, запрятанного под цепи и замки, было невозможно. Сбежать из запертой часовни — тоже. Вину в убийстве, да ещё и с намеками на колдовство, коль скоро гроб стоит на месте алтаря, повесят на Вайцера.
Утробно загудел пустой желудок. Сейчас бы рыцарь с радостью предпочел дважды увидеть дно в кружке с баварским пивом, вместо устроенного в часовне богохульства. Ругательства так и застыли в горле, когда гроб вздрогнул и брякнул цепями. Герхард похолодел и попятился, хватаясь за меч. Спиной он чуть не повалил подсвечник. Рыцарю не привиделось. Черный ящик внезапно заходил ходуном, загремел цепями. Кто-то пытался выбраться из гроба.
Остолбеневший баварский рыцарь не сводил глаз с трясущегося ящика. Сердце рыцаря то подпрыгивало к горлу, то скатывалось в пятки в такт стуку замков. Крышка гроба задрожала, затем подпрыгнула, но упершись в натянутые цепи, захлопнулась. Следующий прыжок Герхарду показался выше. Из чернеющей расщелины подул могильный ветер, качнувший огоньки свечей, задвигав тени по стенам. Только тогда рыцарь пришел в себя и вспомнил наставления Михаэля — нельзя дать погаснуть свету до лауды! Он выхватил из светца лучину и припал на колени, оживляя потухшие свечи. Пробуждалось и рвалось на свободу неведомое зло. Герхард вдохнул сочившийся из-под крышки серный смрад. Сера и ладан, как два начала, противостояли друг другу в часовне, где развернулась схватка живого рыцарь и жуткого мертвеца.
— Святой Ангел Божий, хранитель и покровитель души моей! — бормотал метавшийся на коленях по полу Герхард. — Пребудь со мною сегодня, направь меня на путь заповедей Божьих и удали от меня все искушения зла…
За окнами мельтешили тени. Молившемуся рыцарю показалось, что вся нечисть Баварских лесов тянулась к замку, штурмовала его стены и взбиралась на крыши. Способен ли бы простой покойник, будь это гонец от барона, не преданный праведному погребению, учинять такое зло, или же в чёрном гробу закрыли нечто более могущественное? Кто знал, каким образом первые христианские проповедники одолели языческих богов этого края. Урывками возвращаясь к этим мыслям и последним словам ночного сторожа, борющийся за свет Герхард находил объяснение возведению Айнзидлерхёле в глуши лесов.
— Огради меня, Господи, силою животворящего креста твоего, — сотрясался Вайцер, ползая от одной погасшей свечи к другой. — И сохрани меня в эту ночь от всякого зла!
Исказились лица святых, апостолов и Девы Марии, начертанных на стенах часовни. Глаза их осудительно вгрызались в молящегося рыцаря. Обратившийся горгульей Иисус на руках земной матери скалил клыки. Заходился смехом, распятый на дьявольской пентаграмме взрослый Христос. Герхард Вайцер не узнавал он ни одного христианского лика, у которых искал поддержки, но видел демонические морды, узурпировавшие благолепные образы. Зловонный ветер из-под вздымавшейся крышки кусал дрожащий свечной круг, но баварский рыцарь, не покладая рук и не разгибая спины, боролся за его сохранение. Боролся не как привык — мечом — а зажженной лучиной.
— Пресвятая Дева Богородица, пошли на помощь святые легионы, чтобы они под Твоим руководством, Твоею силой преследовали адские силы, везде с ними сражались, отбили их дерзкие нападения и ввергли их в бездну!
Прошла четверть часа, или все три часа — Герхард того не знал. Крепясь с болью в коленях и пояснице, он отходил от круга лишь за новой лучиной и только, когда старая начинала жечь пальцы. Свечи меж тем изливались восковыми нарывами, уменьшались и предательски таяли, грозясь оставить своего кормителя в темноте. Рыцарь трясся в такт собственной тени, кидавшейся по стенам в неверном свете, но продолжал выуживать из памяти одну молитву за другой. Или же убеждал себя в том, что вспоминает, когда на деле лепил строки из разных гимнов и псалмов в один ком, которым и удерживал рассудок в кружащейся от потрясений ночи голове.
Доски пола под баварцем со скрипом закачались морскими волнами. В открывавшихся и захлопывающихся зазорах Герхард Вайцер несколько раз до крови прищемил пальцы. Стон ветра из-под крышки гроба едва не погасил круг, разорвав его в нескольких местах. Герхард, заплетаясь в собственных руках и коленях, опрокинул подсвечник, который моментально погас, не дав заняться пожару, которому рыцарь уже был бы рад. Он схватил из светца последнюю лучину, с которой бросился в столь отчаянный бой, каких не встречал с копьем наперевес. Сколь бы яростно запертый дух не рвался наружу, пуще ему упрямился Герхард, моливший теперь о том, чтобы свечей хватило до лауды.
Усталость рвала мышцы Герхарда. Догорающая лучина стала непомерно тяжелым грузом разбитым рукам. Гроб застыл также неожиданно, как загрохотал и все затихло. Герхард, мучаясь от боли в затекшей шее, посмотрел на окна и обомлел. На стеклах розовел отблеск рассвета, золотивший стены молельни. Ноктюрн завершился. Наступала лауда. Святым, апостолам и Богоматери с младенцем вернулись праведные лики. Со скрипучим стоном Вайцер поднялся на одеревеневшие ноги и перекрестился. Из его ослабевших рук выпала лучина.
И погасла.
Померкло зарево за окном, потухли свечи. Со стены слетело святое распитие, а следом с гвоздей посыпались нательные кресты. Коварный демон, насмехаясь, обманул Герхарда Вайцера. С грохотом рухнули цепи и замки. Тьма разверзлась перед аметистовым светом, струившемся из распахнувшегося гроба. Рыцарь уперся спиной в запертую дверь. Он хватился оберега бретонской ведьмы, но мешочек из савана самопроизвольно развязался и кости черного петуха покатились по полу. Они собрались в птичьи ноги и посеменили прочь, но рассыпались через мгновение, так и оставшись лежать, будто на тарелке после пира. Дрожащими руками рыцарь извлек нательный крест, крепко сжав его в одной руке, в то время как вторая стискивала меч.
Из недр гроба словно по ступеням поднялась молодая девушка манящие очертания тела которой проглядывались через тонкую камизу. Густые волосы медовой рекой разливались по острым плечам сероокой девушки. Герхард Вайцер оторопел. Чем дольше баварский рыцарь всматривался в её молодое лицо, тем явственнее образ превращался
