неизменной нагрузки.
Противостоять её натиску было невозможно, а сбежать с этого тонущего корабля не хватило смелости.
С прочими дармоедами хранительница казны была не столь сентиментальна. Внутренняя неудовлетворённость сублимировалась в бесконечное дрочево всего живого и ползающего. Иногда ласково, согнув жертву в позу принимающей стороны. Иногда с элементами экзорцизма, изгоняя безмятежную душу к дьяволу за искоркой адского пламени. А в особых случаях – с галлюциногенным моделированием, заполняя каждый байт головного мозга жертвы детализированной картиной пылающего мира. После чего покалеченный разум способен был выдавать некоторое время вполне душедробительные сюжеты.
Может быть, за счёт Дарьиного оголтелого энтузиазма, подкреплённого холодной рассудительностью, и держалась наша редакция. Сотрудники, привыкшие к творческой безалаберности, стали приходить на работу вовремя, вызывая регулярную овуляцию свежих идей. Аромат воинствующего нигилизма, зашифрованной похоти, мстительной зависти – всего того, что не дает настоящему репортёру спокойно спать по ночам, выливался в интригующие описания жизни общества.
Прожекторы светской хроники разжигали костры любопытства. В ярком, но недолговечном пламени сгорали родословные русских борзых, восходящих к Рюриковичам; аукционы столового серебра с вензелями красноармейской звёздочки и, разумеется, богемные тусовки с поющими жёнами и не в меру одарёнными детьми.
Репортёры кухни не уставали изобретать рецепты молодильных яблок; разоблачать заговоры пищеварительных систем; устраивать конкурсы на самую элегантную толстую кишку, а ядовитый смрад заплесневелого сыра превращать в благовоние сыра с плесенью, изготовленного по бабушкиному рецепту.
Журналисты от спорта с невероятной точностью предсказывали исход дерби футболистов с хоккеистами на соревнованиях по художественной гимнастике. Обнаруживали в моче спортсменов следы запрещённого в России «новичка5». Умудрялись за ночь пробухать в букмекерской конторе всю кассу, а наутро получить комиссионные за неверно истолкованные болельщиками прогнозы.
Выброшенные на улицу синоптики сразу же оказывались в эпицентре тропического шторма, разметавшего мусорные баки и проколовшего шины безобидного внедорожника соседнего интернет-издания. На хрена им внедорожник?
Газета подстраивалась под вкусы читателей, становилась soft, трёхслойной, с ароматом ванили, пыталась даже упаковываться в красочную обёртку.
Редакционный же отдел, нещадно ополовиненный, вынужден был скитаться по «доске объявлений» в поисках вожделенной халтуры. Первоначально предложения переработать свежеиспечённый мемуар не вызывали у меня энтузиазма. Но за это платили. И количество денег вдохновляло куда лучше собственных идей. Правда, то, что возникло как левак, как-то незаметно стало отражаться в бухгалтерских сводках, а жизнь заказчиков, вплоть до интимных подробностей, – обсуждаться на редколлегиях. Да и хрен с ним. Так даже веселее.
Шахматы
Пятницы наступали с неотвратимой пунктуальностью, сразу же после четверга.
Сначала мы с Макаром по инерции играли в карты. В дурака, в мордобой. Но играть один на один, когда знаешь карты соперника, всё равно что играть в гляделки с зеркалом. Хрен разберёшься, кто первый сморгнул. Через несколько мордобойных пятниц походившие на голлумов игроки решили повысить свой интеллектуальный статус и стали играть в шахматы. А поскольку поясом гроссмейстера обладал только я, церемония вручения на YouTube набрала больше лайков, чем количество просмотров: мне не составляло труда загадывать унизительные желания. Но алкоголь действует на всех по-разному, и под его воздействием искусственный интеллект Макара оказался способен к самообучению, и испытывать унижения приходилось уже мне.
Мой визави исповедует особый стиль игры. Он, как и всякий контуженный, мнит себя экстрасенсом. Убеждает чёрного короля принять православие, пытается предугадать действия взбалмошной королевы, принимает отставки, вызывает духов геройски погибших шахматистов. Когда же шестому чувству каким-то нелепым образом удаётся разъяснить своему блаженному обладателю, что в шахматы, дурак, надо играть мозгами, этот полководец устраивает «Сталинград», меняет всех на всех независимо от чина и привязанностей. А когда сигаретный дым над полями сражений рассеивается и взору предстаёт шахматная пустыня с двумя нищими королями, мой грозный соперник с интонацией, не терпящей отказа, предлагает мне сдаться. Понимая, что дело идёт к рукопашной, я предлагаю отложить партию, а позицию записать или сфотографировать. После продолжительных переговоров и ещё одного литра водки приходим к соглашению: и записать, и сфотографировать.
В моём же понимании шахматы – это бесконечные заговоры, интриги, предательства и, разумеется, удовлетворение разбухшего эго. Я с видом фельдмаршала провожу топографическую рекогносцировку. С наслаждением раскрываю свои коварные замыслы о детском мате, постепенно перерастающем в подростковый. Угрожаю неприятелю вилкой, меняю офицеров местами и, сложив ладони рупором, завожу пластинку с немецким акцентом:
– Ахтунг, ахтунг, руссиш золдатн, сдавайтесь, вас ждёт тёплая постель, трёхразовое питание и всякая другая прохладительная хрень.
После последней фразы в стане соперника начинаются волнения, и я продолжаю:
– Горячительные напитки, селёдка, капуста, а также денежное пособие в размере…
Макар заинтересованно напрягается, и я режу его покалеченный слух, чванливо выговаривая:
– Сдавайся! Свободному миру требуются новые рабы.
Сдаваться Макар не умеет. Праведный гнев вмиг разгоняет по его венам алкоголь, мозг закипает. Дело сделано. Игра развивается по написанному сценарию.
Погрузившись в западно-ненавистнический экстаз, он будет зевать одну фигуру за другой, не обойдёт ни одной ловушки и вляпается мимоходом в необязательный мат. Мне остаётся лишь вовремя подливать горячительного да вбрасывать свежую порцию русофобских идеологем. Правда, всё это больше похоже на кривляние, но он клюёт.
Макар исполнял мои желания, я – значительно реже – его.
Но у Госпожи Судьбы свои планы и чувство юмора, так что собственную игру она тоже начала с нами в пятницу.
Макар тогда пришел в приподнятом настроении из налоговой. Мой верный собутыльник сумел втереть налоговикам, что его жена не могла загрязнять окружающую среду, потому как в указанный период находилась в другой стране. Пошёл с козырей, метнул счета за гостиницу вместе с посадочными талонами.
У Макара пунктик: он хранит все чеки, рецепты исчезнувших ухогорлоносов, инструкции давно выброшенных пылесосов и всякую другую бумажную нечисть. Воспоминания Макара вызываются к жизни не с помощью семейных альбомов или попыток жены распилить его мозг и вытащить оттуда дату её рождения, а прошитыми каталогами всё помнящих документов.
– Вот, здесь мы с Оксанкой на море отдыхали, – и с ностальгической улыбкой тычет в чек какой-то многозвёздной гостиницы, – 672 руб. А после этого, – вытаскивает выцветший рецепт, – у меня был жуткий понос, только этим и остановил, чуть не сдох.
В общем, настроение у Макара было пятничным. Водку разлили по стаканам равнообъёмными бульками. Залп. Минутная пауза позволяет алкоголю беспрепятственно проникнуть в хранилище недельных воспоминаний и загрузить в буфер обмена наиболее аномальные события. Макар свой рассказ всегда начинал с захватывающего трейлера:
– Слышь, со мной такая херня приключилась.
Искушённый собутыльник всегда помнит: если не разлить вовремя по второй, то светское мероприятие рискует превратиться в бесконечные крестовые походы за святой водой, кулачные бои
