он был высоким и стройным, волосы в беспорядке, по бокам выбриты налысо, а сверху ‒ длинные и кучерявые, темно коричневые, почти черные. На нем была пара мягких спортивных брюк с подтянутыми выше щиколотки манжетами, а торс оказался обнажен, показывая небольшие мышцы и татуировки на предплечьях, изображающие переплетение геометрических фигур и математических символов. Он чем-то походил на Зейна, так что я была почти уверена, что это один из семерых братьев, которых, насколько я помнила, Зейн вчера упоминал.
‒ О, привет, Ксавьер, не знал, что ты уже проснулся. ‒ Зейн отстранился от меня и повернулся лицом к брату.
‒ Вот дерьмо, Зейн! ‒ поежился младший из братьев. ‒ Ты разгуливаешь по округе с этой штукой и глушишь детенышей тюленей? Боже! Убери ее, мужик!
‒ Детенышей тюленей? Нет. Кто бы смог поднять руку на этих милашек? Пожалуй, я бы оглушил что-нибудь другое... ‒ он подался к брату, покачивая бедрами так, чтобы член раскачивался из стороны в сторону, ‒ тебя, например. Этим я бы мог тебя поколотить.
Ксавьер с готовностью отпрянул от Зейна, спрятавшись за спинкой дивана, и кинул в брата подушкой, выкрикивая: «НЕ ГЛУШИ МЕНЯ! НЕ ГЛУШИ МЕНЯ!» ‒ с намеренным акцентом.
Я не могла не захихикать, ведь Зейн так и прыгал вокруг с голым задом, гоняясь за братом, а его массивный возбужденный член шатался и раскачивался взад-вперед, как мачта парусника в непогоду.
‒ Готовься к встрече с дубинкой, малыш, ‒ сказал Зейн голосом даже более низким и грубым, чем его естественный бас, карабкаясь на диван следом за братом и насмехаясь над ним.
‒ Клянусь Богом, если ты не уберешь этого долбаного монстра от моего лица, я создам тебе аккаунт в Грайндр и раздам всем озабоченным геям твой номер телефона, ‒ пригрозил Ксавьер.
Это сработало.
Зейн отскочил от дивана, прикрывая свою анаконду подушкой:
‒ Ты не посмеешь.
Ксавьер пропустил пальцы через хаос своих кудряшек, убирая их с глаз.
‒ А ты проверь, коммандос. Ты потонешь в геях прежде, чем успеешь сказать «пуск».
Я поняла, что это отличный шанс сбежать, ведь Зейн отвлекся на младшего брата. Я выскользнула за дверь, пока Зейн был сконцентрирован на Ксавьере, на цыпочках спустилась по ступеням и вышла в темный бар.
Я добралась до запертого входа в бар прежде, чем Зейн заметил мое отсутствие.
‒ Вот черт, она уходит.
‒ И кто она, узница? ‒ услышала я вопрос Ксавьера.
Ответа не последовало, но я услышала его шаги на лестнице, когда повернула запертый замок:
‒ Мара, подожди!
Я не стала ждать, ведь, если бы замешкалась, все снова кончилось бы моими руками на его члене, тогда я бы точно никогда не ушла.
У морских котиков есть одна особенность: они так просто не сдаются. Я вышла наружу и сделала добрых двадцать шагов вниз по улице, заставленной грудами использованных одноразовых стаканчиков, мешками с мусором, перевернутыми складными столами, тележками полными сложенных стульев, мусорными ведрами, заполненными пустыми бутылками... все последствия адской вечеринки. Они оцепили целый квартал вокруг бара и планировали уборку этим утром. Впрочем, с учетом того как напились некоторые из братьев Зейна, скорее всего пройдет не меньше нескольких часов прежде, чем улица вернется в норму. Не говоря уже о том, что придется что-то решать с братом, который был ранен прошлым вечером, его имя Бакстер, если не ошибаюсь. Кто-то отвез его в больницу, чтобы наложить швы на ногу после того, как они с Зейном упали на какое-то стекло. Насколько я могла судить, Зейн не слишком пострадал, по крайней мере, не жаловался прошлой ночью, когда мы занимались сексом.
Я уже добралась до ограждения, когда Зейн меня догнал, к счастью, на нем была пара баскетбольных шорт. Хотя, думаю, они не сильно помогли, поскольку у него все еще был достаточно большой стояк, чтобы натянуть шорты, хотя его возбуждение, казалось, чуть уменьшилось.
Он перепрыгнул через барьер и положил руки мне на плечи, чтобы остановить:
‒ Почему ты так спешишь уйти?
‒ Почему ты так настаиваешь на том, чтобы я осталась? ‒ парировала я. ‒ Это был отличный секс, но... ‒ я пожала плечами, надеясь, что он примет это в качестве невербального объяснения.
‒ Но что? ‒ требовательно спросил он.
Что ж... нет, он не собирался это принимать.
‒ Но я ухожу, ‒ вздохнула я, ‒ что, собственно и делаю.
‒ Что, если я мчался как раз, чтобы попросить тебя остаться на несколько дней? ‒ В его темных глазах не было коварства, ни намека на зарождающуюся сволочность.
Но вообще-то, по моему опыту, сволочи имеют свойство проявляться тогда, когда ты меньше всего этого ждешь, зачастую без предупреждения, и только убедившись на все сто, ты наконец заглядываешь в прошлое и замечаешь тревожные звоночки, на которые стоило обратить внимание раньше. Следовательно, я ухожу раньше, чем сволочь получит шанс проявиться.
Я поднырнула под барьер, будучи слишком низкого роста, чтобы перешагнуть, как это сделал он.
‒ Не-а.
‒ Как с тобой трудно, ‒ зарычал он от отчаянья.
‒ Ты даже не имеешь представления насколько, ‒ ответила я, продолжая идти.
‒ Может, я хочу это знать.
‒ Не выйдет. Мой вариант сложности... не то, во что бы я стала кого-то просвещать. ‒ Я продолжила идти, игнорируя Зейна, который от меня не отставал: босой, без рубашки, и слишком чертовски сексуальный в предрассветном сумраке, лучше кого бы то ни было, по крайней мере, для меня.
‒ Знаешь, ‒ сказал он, наконец, остановившись, ‒ меня обвиняют в надменности, и теперь, полагаю, я, в конце концов, ощутил вкус того, что имеется в виду.
Я остановилась, вихрем повернувшись к нему лицом.
‒ Я надменная? Правда? Ты мудак.
‒ Ага, может быть и так. ‒ Он воспользовался моим молчанием, чтобы преодолеть расстояние между нами. ‒ Но, по крайнем мере, я честен.
‒ А я нет?
‒ Не-а. ‒ Он постучал по моему носу. ‒ Ты врешь, девочка.
‒ Кому? И о чем? ‒ выдала я в гневе и повернулась на каблуках. ‒ И почему ты не можешь позволить мне просто уйти с позором?
‒ Врешь нам обоим о том, почему уходишь, и я не позволю, поскольку не хочу, чтобы ты уходила таким образом.
‒ Да, хорошо, я вру. Меня это устраивает. Но я сказала прошлым вечером, что это должна была быть только одна ночь, без обязательств, без каких-либо странностей с утра, ‒
