чем снова застегнуть молнию на брюках.
Когда я смотрел на себя в зеркало. Я увидел сожаление в своих глазах, а потом увидел шрам. Глубокий красный шрам, который пересекал мою грудь, извиваясь вверх по шее, как уродливая виноградная лоза. Ежедневное жестокое напоминание обо всем, что я потерял. Напоминание о том, почему я выбрал этот путь и почему я никогда не вернусь назад.
Я вернулся в свою комнату, опустился на колени перед кроватью и начал молиться.
— Мне жаль, — прошептал я после того, как прочитал небольшую молитву. — Мне жаль, что я не смог сдержать своих обещаний. Мне жаль, что я нарушил эту клятву.
Гнев пронесся по моим венам, и я почувствовал, как подступают слезы. Не проходило и дня, чтобы я о них не думал. И их у меня отняли. Так почему же я заслужил жить, наслаждаться жизнью и грешить?
Слезы затуманили мое зрение, и я издал глубокий звук из глубины своей груди. Не крик и не стон, а что-то среднее. Боль. Моя боль, которая безмолвно терзала меня изнутри каждый божий день, без исключения. Шумно выдохнув через нос, я вытерл слезы, прежде чем они успели пролиться. Я не был слабым. Я мог бы это сделать. Все, что мне нужно было делать, это держаться от нее подальше.
3
Грейс
После душа я решила надеть свой длинный шелковый белый атласный халат с манжетами на рукавах. Сейчас я стояла у окна, вытирая полотенцем волосы и отчаянно пытаясь распутать их из этих ужасных узлов.
Серебристо-голубой туман накатывал на территорию монастыря из-за ворот. Я больше ничего не могла разглядеть, кроме маленькой вороны, которая пролетела сквозь туман и поднялась в воздух, расправляя свои чернильно-черные крылья, когда улетала обратно в темноту ночи.
Прошло уже несколько часов с тех пор, как я приехала в монастырь, а мои родители до сих пор не позвонили. Я всегда знала, что они никогда не заботились достаточно — возможно, они вообще никогда не заботились с самого начала. Они всегда были такими эгоцентричными, постоянно находились в своем собственном пузыре. Все остальное за пределами этого пузыря не имело для них никакого значения, если, конечно, это не приносило им денег. К сожалению, я никогда не попадала ни в одну категорию, которая волшебным образом заставила бы моих родителей больше заботиться обо мне.
Раздался внезапный стук в дверь, отвлекший меня от моих мыслей, поэтому я быстро собрала волосы в низкий беспорядочный пучок и убедилась, что мой халат надежно закреплен, прежде чем двинуться к двери.
Взявшись за прохладную ручку, я глубоко вздохнула и распахнула дверь, обнаружив его стоящим там. Адам. Он был в черной рубашке и брюках в тон и выглядел таким же мрачным и опасным, как и раньше.
Что поразило меня еще больше, так это то, как его глаза, казалось, были прикованы к моим, в то время как раньше он даже не удостоил меня приветливой улыбки. Его лицо было лишено всякого выражения, и я не могла сказать, о чем он думал.
— Ужин готов, — было все, что он сказал, прежде чем развернуться и двинуться обратно по темному коридору.
Я быстро последовала за ним, не желая идти в полном одиночестве по этому гребаному жуткому месту.
Кухня находилась на первом этаже и была оформлена в деревенском стиле с темно-коричневыми кирпичными стенами, столешницей из темного дерева и маленьким столиком посередине комнаты.
На столе стояла жареная курица и два стакана воды, а также миска поменьше с овощами и корзиночка с булочками.
Вау. Даже мой дядя-затворник был более эффективным, чем оба моих родителя, вместе взятые. Я не могла вспомнить, когда в последний раз ела нормальную еду, а не жирную еду на вынос.
Мы оба заняли свои места за столом. Адам сидел напротив меня. И сразу же я почувствовала себя перед ним миниатюрной куклой. Казалось, он занимал своим телом все пространство за столом. У него были длинные конечности, а руки, которые сейчас лежали на столе, были чрезвычайно большими, но красивыми. Его кожа была такой бледной, что я могла разглядеть тонкую замысловатую сеть голубых вен под кожей. Какая-то часть меня хотела протянуть руку и прикоснуться к нему. Мне хотелось прикоснуться к этим длинным красивым пальцам. Но потом я заметила золотое кольцо на его указательном пальце и сразу же подняла глаза, чтобы увидеть, что он наблюдает за мной. Почти с любопытством. Его темные брови расслабились, и он продолжал наблюдать за мной, даже когда взял большой нож и начал отрезать кусок курицы.
У меня перехватило дыхание, когда я почувствовала, как что-то коснулось моей ноги под столом. Это… Это был он?
Он посмотрел вниз, как будто точно зная, о чем я думаю.
Мои глаза блуждали по его лицу, по выступающим скулам и острой линии чисто выбритого подбородка. Его черные волосы были такими густыми, и я представляла, что они были бы такими мягкими, если бы только у меня хватило смелости протянуть руку и прикоснуться к ним.
Глаза Адама снова встретились с моими, и я поняла, что пялюсь на него, поэтому опустила взгляд в свою тарелку и начала есть.
Мы сидели в тишине, и ничто, кроме бушующего снаружи ветра, не наполняло воздух дурными предчувствиями. Я чувствовала приближение бури, а я ненавидела бури. Они всегда приводили меня в ужас, когда я была ребенком, и даже сейчас, став взрослой, я их терпеть не могу.
Адам едва притронулся к еде. Вместо этого он сосредоточился на своем стакане с водой и время от времени поднимал взгляд, чтобы посмотреть на меня.
Я покончила со своей едой и не хотела задерживаться в жутких коридорах монастыря, если вот-вот начнется буря, поэтому я встала и отнесла свою тарелку в раковину.
Я все время чувствовала на себе его взгляд, но ни разу не обернулась, выходя из кухни.
— Спокойной ночи, — тихо сказала я и затем убежала обратно наверх, в свою спальню.
В небе прогремел гром, когда я сбросила туфли и забралась в уютную постель.
Я наблюдала, как небо снаружи озарилось белым светом, а затем его черную глубину прорезала вспышка молнии.
Я подтянула ноги к груди и закрыла оба уха, оцепенев, не в силах даже пошевелиться из своей позы эмбриона.
Проходили секунды — минуты, и вместо того, чтобы буря утихла, она, казалось, свирепела снаружи. Дождь так сильно барабанил по крыше, что я едва услышала стук в свою дверь.
— Да? Я
