всех местах, спопутных движению проповедников из Византии, по Днепру и его притокам: Десне, Сожу, Припяти и т. д., первые городские церкви посвящены имени св. пророка Илии. Только когда выяснились между укрепленными пунктами центральные и главные, к которым тяготел народ, как вся Греция к Византии, – появились храмы Господней Премудрости (Софии), по примеру великолепной и знаменитой византийской. Софийские соборы, посвященные Софии, то есть Премудрости Слова Божия, под которою разумеется второе лицо Святой Троицы, воздвигались постепенно там, где устанавливался центр народной колонизации: в Киеве на Днепре, в Полоцке на Двине, в Новгороде на Волхове, в Вологде и Соликамске (даже в Тобольске в Сибири) – словом, во всех тех городах, которые были первыми на Руси и начальными и коренными центрами народной защиты и управы[2].
При дальнейшем переселении народа, уже окрещенного в христианскую веру и действовавшего в делах ее самобытно, а в трудах переселения по голодным необитаемым странам не перестававшего испытывать громадные лишения и трудности в непролазных лесах, среди безнадежных болот, – являлась единственная надежда, а за ней и горячая молитва Всемилостивому Спасу. Его имени воздвигался первый храм, лишь только нога людская ощущала под собою твердую и сухую почву и глаза видели обнадеживающее приволье. Так поступила полоцкая княжна Ефросиния в первые христианские времена на Руси (1160 г.) на р. Западной Двине; точно так же поступили и позднейшие, самые дальние и смелые выселенцы Савватий и Зосима, основавшие обитель на морском острове (Соловецком), в 60 верстах от берега и жилых мест, в 1436 году. Встали Спасы: в Холмогорах (первый на Северной Двине), в Тотьме, Вологде, Ярославле, Суздале, Нижнем, Костроме, то есть почти во всех северных городах, известных своею древностью. В той же стране, северо-западной Руси, враждебной православию, до сих пор – 77 Спасов (из них 46 Спасов Преображения), тогда как только 51 Троица, 17 церквей Св. Духа. Надежда на предстательницу христиан, скорую помощницу и молитвенницу Матерь Спасову, не замедлила, в свою очередь, выразиться во множестве храмов, посвященных Пречистой, но уже в те времена, когда переселения, от векового опыта, стали легче, и страны оказались наиболее гостеприимными.
Сборщик подаяний, в перечислении имен упоминающий храмы Пречистой (всего чаще Успения и Рождества ее), вернее запрашивает на село из московской Руси (восточной и центральной), чем тот, который указывает на храмы Спаса, в наибольшем числе находящиеся в западной и самой северной России. В этом для нас определительно выражается этнографический признак заселения северной Руси двумя путями: на северо-восток – по землям рязанским, муромским, владимирским и московским с именем Пречистой и первыми храмами в честь Богоматери; на север же и восток – по заволочьям, заозерьям и за камнем по Сибири новгородскими людьми с именем Спаса.
Во вторых и третьих именах, сказываемых сборщиками, всегда возможно, помимо повсеместно чтимого Николы, встретить такие, которые прославились в позднейшие времена, когда явились отечественные угодники, местночтимые иконы, боготворимые известными окрестностями в определенной поставленной во взаимные близкие отношения местности: Зосима, Тихвинская Божия Матерь – для севера и северо-запада Великороссии, Феодосий Тотемский, Кирилл – для северо-востока ее же, Макарий – для Поволжья, от Калязина до Нижнего и от Костромы до Вологды, и т. д. Точно так же как Знаменье указывает на Новгородчину, имена Бориса и Глеба, несомненно, укажут на те древние русские поселения, которые находились в тесной религиозной связи с Киевом, – на Чернигов, Полоцк, Ростов и проч., – а местночтимые имена без всяких догадок, очевидно, выразят тот город или ближайшее к нему село, откуда вышел прошак и где проявилась церковная нужда, выискивающая в толпах народных сердобольных и христолюбивых жертвователей.
Вышел прошак прямо с северо-запада, если просит на Спаса и Николу, да при этом окает и придзекивает да прибавляет Илью либо Параскеву Пятницу. Идет он, несомненно, с коренного Севера, если к Николе и Спасу присоединяет либо Знаменье, либо Зосиму с Савватием, либо Тихвинскую Богоматерь и при этом окает. Если же упоминает он Кирилла, то и место родины его где-нибудь в Белозерском или Кирилловском уезде, в коренной Новгородчине.
Отсюда, как известно, преимущественно уходит народ, и на вечные времена, и на временные отлучки для заработков, на столичные и городские соблазны, на отвычку от родины и на полузабытье всего в ней заветного, считая в том числе и приходские церкви. Остается дома кое-кто: немощные да старые, очень малолетние и несмышленые, походившие и уставшие, ничего не выходившие и умеющие высиживать кое-что и дома. Все это хорошо всем известно. Известно всем также и то, что в той же Новгородчине и в срединной московской Руси церковная обрядность, религиозная внешность всегда играли столь сильную роль, что из-за них издавна ведется непримиримая тайная и явная борьба, выразившаяся многоветвистым расколом.
Там, где устояли от соблазнов раскола, православие стало твердо. Приверженность к церкви выражается самыми многоразличными признаками; любовь к обрядовой части наполняет добрую долю в целом году домашней и общественной жизни и в некоторых случаях доведена даже до крайностей. Приезд архиерея волнует целое население околотка от мала до велика; бросаются полевые работы; за архиерейской каретой бегут толпами; на архиерейском служении захлебываются народом церкви, паперти и ограды. По отъезде долго гудят басистые голоса в торговых рядах, на полях и улицах под увлечением «толстоголосого» и красивого протодьякона. Церковные ходы представляют толпы длиною в целую версту, и в течение лета таким крестным ходам, поднятиям местных икон, обходам полей и молебнам на них трудно подвести счет. Голосистых дьяков, не найдя в своей, ищут по другим епархиям; красноречивых священников переманивают предложением добавочного содержания; биографии священников знают до подноготной и скажут не только, кому кто племянник или дядя, но и кто кому доводится свояком или сватом и т. п. Приверженность к сельскому храму и его служителям, едва утолимая страсть к церковным обрядам представляются поразительными особенностями не только отдельных личностей, но сплошь и рядом всего населения, за малыми и едва уловимыми исключениями.
Само собою разумеется, что изо всех выделяются неизбежно такие, которые уходят дальше других и доводят свою ревность до самопожертвований, даже до фанатизма. В разряд этого рода ревнителей поступают, разумеется, люди наиболее оригинального жизненного склада с некоторыми особенностями характера.
Глава II
Внешние особенности людей подобного рода выражаются наглядно тем, что они раньше других, с первым ударом колокола, являются в церковь, занимают места ближе к алтарю, всего чаще становятся на клирос и не остаются здесь в рядовых и заурядных подголосках, а спешат заявить себя видимым образом. Дьячки и пономари не в праздничные дни, когда нет у них обыкновения
