поспешно отступили перед ним.
Колдунья не шевелилась у своего столба. Ни звука не вылетело из-под глухого капюшона. Арль Тулонский, не спешиваясь, направил коня к ней, и простолюдины с готовностью растаскали с пути хворост. Палач выше поднял факел и застыл в ожидании. Колдунья даже не дышала у своего столба. И Арль Тулонский, как был верхом, приблизился к ней. Он чуть склонился. Услужливая рука сорвала с девушки капюшон, обнажая бледное лицо, и золотые волосы рассыпались по спине и плечам, скрывая мрачное одеяние. Девушка, словно очнувшись, подняла на епископа огромные синие глаза.
– Спасите, – лишь пролепетала она и уронила голову на грудь.
Аббат прикрыл глаза. Толпа притихла. Ни звука, ни слова не упало на площади. Даже птицы на ветвях и те смолкли в образовавшейся звенящей тишине. Замерли кони, не шуршала на ветках не опавшая листва.
Аббат внутренне расслабился, чувствуя жар, идущий от колдуньи. Всю ее окутывала словно дымка, и свечение ее аббат видел сквозь веки.
Медленно он снял с шеи цепи и стал опускать распятие склоняясь в седле.
– Суд!
– Суд Арля Тулонского!
– Божий суд!
Тяжелый золотой крест коснулся опущенной головы девушки, скользнул ниже по лбу. Горячее дыхание девушки обожгло руку священника, и губы ее тронули холодный металл.
Аббат резко вскинул руку с распятием. Показывая его черни. И девушка, понимая, что это ее судьба, тоже посмотрела на него, до предела повернув голову. Крест сиял под осенним солнцем чистым золотом.
– Она невинна.
– Невинна?
– А как же костер?
Толпа недоуменно замялась на месте.
– Невиновна! – громовым голосом закричал дОнуа, направляя коня в толпу и разгоняя простолюдинов. – Слышите вы все! Девушка невиновата!
Палач, удивленный, опустил факел к земле. У него было такое чувство, словно его обсчитали на рынке.
– Не виновата… Да видано ли дело…
– Все виноваты. А она – нет!
– Мэтр Гренобль, – проговорил епископ, поворачиваясь в седле. – Позаботьтесь о бедном дите. Я хочу, чтобы она сопровождала нас до Фонтебля. Там я решу, чем ей помочь.
– Но мессир…
– Делайте, что я сказал.
Девица де Лузиньян не виновата. Чернь тупо смотрела, как блестящая кавалькада покидает площадь, увозя с собой ту, которую так и не удалось сжечь. Черный рыцарь, стоявший все это время в тени, тихо удалился.
– Не виновна, – шептал он себе под нос, и шепот его приглушали металлические пластины, скрывающие его лицо. – Как бы не так! Вот старый прохвост.
– Не виновна, – ворчливо делился со своим соседом каждый на площади.
И его толстую шкуру никак не могли пробрать эти простые слова.
Отвязав вороного под стать доспехам коня, Черный рыцарь тяжело сел в седло, шепча: «Фонтебло… нужно ли… зачем…»
– Куда вы, сударь? – спросил его трактирщик.
– В Фонтебло! – крикнул рыцарь, даже не взглянув на того, кто спросил и, развернув коня, поскакал по пыльной дороге. И солнце лишь на миг осветило подвешенный к седлу щит с рисунком черной волчьей головы на белом поле и надписью девиза:
ora pro morte
молиться о смерти.
– Святая заступница, – перекрестился трактирщик, испуганный необычным видом рыцаря и изображением на щите. Латынь он не знал, но запомнил из проповедей священника лишь одно слово: morte.
Лето, вступив в свои права, искрилось и сверкало в радужном водопаде горного ручья, насквозь пронизанное солнечными лучами.
Ковер трав расстилался по склону горной гряды, выше тянулся девственный лес, сверкая на солнце умытой листвой.
Ранним утром прошел дождь, и его капли еще блестели и переливались в травах и на листве, но небо было уже девственно чистым, без малейшего облачка и синь его резала глаза. В воздухе пахло влагой, травой и землей.
Птицы наперебой звенели в кустах и густых кронах, бабочки порхали над скромными полевыми цветами. Жёлтые, белые, голубые, они мелькали и медленно зависали над цветочными головками в поисках нектара.
Но вот из леса, хрустя валежником, осторожно вышел благородный олень, высоко держа увенчанную тяжелой короной из ветвистых рогов красивую голову. Он чутко прислушивался и принюхивался. И вот из леса вышла олениха, трепетная и робкая. Она настороженно поводила ушами, замерев у кромки леса и пугливо озираясь по сторонам большими карими очень выразительными глазами. Горделивый супруг ее обернулся, шумно вздохнул и медленно склонился к земле, призывая нежную подругу последовать за собой. Трепеща всем телом медленно вышла олениха из пятнистой тени леса, утопая маленькими копытцами в мягкой зелени. Но не успела она коснуться губами обильного угощения, как олень, напряженно застыв, вытянул шею и, дрогнув всем телом, стукнул копытом о землю. И как не тих был удар, чуткая подруга встрепенулась и сорвалась с места, делая прыжок к спасительной тени деревьев. Олень подождал немного и скрылся из глаз, быстрый и стремительный.
Едва только животные исчезли среди стволов и кустарников, и перестали дрожать ветки, задетые ветвями, как со стороны гор послышались трубные рулады охотничьего рога, раздался переливчатый собачий лай и на поляну выскочила свора охотничьих псов, хрипящих и задыхающихся от бега и вольного ветра.
Почуяв следы оленей, псы напрягли сильные мускулистые тела с крепким костяком, вытянулись и разом издав скорее рев, чем лай, бросились в чащу, где скрылись животные.
Едва успели они достигнуть деревьев, как из лесных зарослей у подножья появились четыре всадника, сжимающие охотничьи арбалеты. Прекрасные лошади под ними, разгоряченные скачкой, хрипели и рвались вперед, звеня сбруей. Охотники сдерживали их, натянув поводья. Осадив лошадей посреди зеленого ковра трав на самой поляне, всадники стали напряженно вглядываться в заросший лесом склон, казавшийся из дали одной зеленой массой.
Все они были молоды и красивы. Горячее солнце еще не размягчили ленью их юношеский упругие тела, и тень вечера не коснулась искрящихся задором глаз. Солнечное пламя едва только разгоралось в них и еще далеко было то время, когда последняя искра потухнет в потупленном взоре, оставив лишь муть скуки и пресыщения.
Молодые охотники были одеты в куртки из шерстяного сукна простого покроя, более темные штаны из той же материи. Ноги их были обуты в высокие сапоги для верховой езды, с привинченными изящными шпорами, но бока коней были без рубцов, что указывало на мастерство в верховой езде и без такого жёсткого подспорья.
На головах молодых охотников были маленькие шапочки с ниспадающими перьями, длинные густые волосы юношей доходили до плеч. Великолепные кони гарцевали под ними и рвались вскачь, но всадники сдержали их.
– Кажется собаки опять травят кого-то, – прислушиваясь к удаляющему лаю, сказал статный юноша с нежным овалом лица, обрамленного каштановыми волосами, слегка волнистыми на концах. Пристальный взгляд его синих глаз
