Несколько недель в Нате только и разговоров было, что о летодине. Пациенты выздоравливали, пациенты умирали; но и жизнь их, и смерть были чепухой по сравнению с летодином, способным произвести переворот не только в хирургии, но и в медицине в целом! Торная дорога сквозь лес болезней, без опаски для врача и без боли для больного! Летодин побеждал. На какое-то время все мы были опьянены летодином.
Наблюдения Себастьяна за новым лекарством заняли несколько месяцев. Начав с енота, он продолжил на несчастных козлах отпущения физиологии, домашних кроликах. Впрочем, в данном случае никакие болезненные эксперименты не планировались. Профессор испытал препарат на полутора десятках молодых и здоровых животных и получил очень странный результат: они мирно засыпали — и больше не просыпались. Это привело Себастьяна в замешательство. Он поставил эксперимент с другим енотом, введя ему меньшую дозу; подопытный заснул, проспал пятнадцать часов без задних ног, после чего пробудился целехонький. Себастьян снова взялся за кроликов, постоянно уменьшая дозы, но все без толку: кролики единодушно умирали, пока доза не стала столь малой, что они просто больше не засыпали от нее. Очевидно, племя кроликов не знало золотой середины: летодин либо убивал их, либо не действовал вовсе. То же самое случилось с овцами. Новый препарат убивал — или оказывался бесполезен.
Я не стану докучать вам всеми подробностями дальнейших исследований Себастьяна; любознательные могут найти их развернутое обсуждение в томе 237 «Философских трудов». (См. также «Отчеты Медицинской академии Франции»: том 49, стр. 72 и далее.) Я же ограничусь здесь только той частью истории, которая непосредственно касается Хильды Уайд. Однажды утром, когда профессор особенно досадовал на противоречивость результатов, она сказала ему:
— На вашем месте я бы попробовала поработать с ястребом. Осмелюсь предположить, что ястребы выживут.
— С чего бы это? — скептически фыркнул Себастьян. Однако он так уверовал в прозорливость сестры Уайд, что приобрел пару ястребов и испытал свой метод на них. Обе птицы получили значительные дозы, впали в полное бесчувствие на несколько часов и пробудились бодрыми и довольными.
— Я уловил ваш принцип, — отреагировал на это профессор. — Результат зависит от диеты. Плотоядные звери и птицы могут употреблять летодин без фатальных последствий, растительноядные не могут оправиться от него и умирают. Следовательно, человек, будучи всеядным, в большей или меньшей степени будет способен выдержать его.
Хильда Уайд улыбнулась, как сфинкс.
— Не совсем так, насколько я могу судить, — ответила она. — Летодин непременно погубит кошку, во всяком случае, домашнюю кошку. Но хорька он не убьет. Однако и то и другое существо — плотоядные.
— Эта молодая особа знает слишком много! — тихо сказал мне Себастьян, следя взглядом за тем, как она бесшумно скользила по длинному белому коридору. — Нам придется осадить ее, Камберледж… Но я готов прозакладывать свою голову, что она все-таки окажется права. И что за черт ворожит ей, хотел бы я знать!
— Интуиция, — отозвался я.
— Я бы сказал: умозаключение, — возразил он, выпятив нижнюю губу в гримасе сомнения. — Так называемая женская интуиция, или чутье, фактически является попросту быстрым и полуосознанным умозаключением.
Однако идея настолько захватила его и научное рвение так горячо побуждало его действовать, что я должен с прискорбием признаться, что он ввел большую дозу летодина одновременно двум персидским кошкам, холеным любимицам нашей сестры-хозяйки, которые облюбовали ее комнату для отдыха и доставляли большое удовольствие выздоравливающим. Эта парочка восточных красавиц, чрезвычайно ленивых султанш, истинное сокровище кошачьего сераля, обожала валяться на солнечном подоконнике или сворачиваться клубочком на коврике у камина и проводить свою жизнь в подлинной праздности.
Как ни странно, предсказание Хильды сбылось. Зулейка уютно устроилась в кресле-качалке профессора и крепко заснула, чтобы никогда не проснуться; Роксана же встретила свою судьбу на любимой тигровой шкуре, свернувшись калачиком, и перешла из мира снов, сама того не сознавая, в мир небытия.
Себастьян отметил этот факт со спокойным удовлетворением, и его проницательные глаза заблестели. Разгневанной сестре-хозяйке он впоследствии объяснил, жестко и отчетливо, что ее любимицы «навеки занесены на скрижали науки как мирно почившие ради прогресса физиологии мученики».
С другой стороны, хорьки, получившие такую же дозу, проснулись спустя шесть часов бодрые и жизнерадостные. Стало ясно, что потребление мяса в пищу само по себе ничего не объясняет, потому что Роксана славилась как выдающаяся охотница на мышей.
— Как вы это делаете? — в обычной резкой и лаконичной манере спросил Себастьян у нашей предсказательницы.
Щеки Хильды разрумянились от вполне естественной гордости: великий учитель соизволил обратиться к ней за помощью!
— Я судила по аналогии с индийской коноплей, — ответила она. — Ведь наш препарат, по-видимому, является аналогичным, но намного более сильным наркотиком. Так вот, каждый раз, когда я по вашим указаниям давала коноплю людям инертным или бездеятельно-суетливым, я замечала, что малые дозы производили сильный эффект, а последействие бывало весьма отрицательным. Но когда вы прописывали коноплю нервным, перевозбужденным людям с богатым воображением, они выдерживали настой в больших количествах без ущерба для себя, и побочные эффекты быстро проходили. У меня, например, темперамент деятельный, поэтому я могу употреблять коноплю и не заболеть, в то время как флегматичный и медлительный деревенский житель от десяти капель может впасть в безумное возбуждение и ощутить маниакальную тягу к убийству.
Себастьян кивнул. Ему хватило этого объяснения.
— Вы попали в точку, — сказал он. — Я это сразу увидел. Древнее противопоставление! Грубо говоря, все люди и все животные делятся на два основных типа: пассионарные и непассионарные, подвижные и медлительные. Теперь я вижу ход вашей мысли! Летодин является ядом для флегматичных пациентов, у которых недостает жизненных сил, чтобы проснуться; для подвижных и пассионарных относительно безвреден. Правда, они могут заснуть от него на несколько часов, чуть больше или чуть меньше, но они достаточно жизнеспособны, чтобы пережить коматозное состояние и восстановить свою жизнедеятельность.
Он еще не договорил, а я уже признал, что его объяснение верно. Унылые кролики, сонливые персидские кошки, глупые овцы от летодина умерли; хитроумный, любознательный енот, остроглазый ястреб, быстроногие, непоседливые хорьки — все эти энергичные, осторожные и подвижные животные, полные хитрости и страсти, быстро приходили в себя.
— Рискнем ли мы попробовать на человеке? — спросил я осторожно.
Хильда Уайд ответила сразу же, со свойственной ей непреклонной быстротой соображения:
— Да, разумеется! Нужно выбрать несколько… подходящих людей. Сразу можете зачислить в список меня, я не боюсь этого испытания.
— Вас? — воскликнул я, внезапно осознав, насколько она дорога мне. — О нет, только не вы, прошу вас, сестра Уайд. Пусть это будет кто-то другой, чья жизнь не так ценна!
