познакомь меня с кем-нибудь… — вырвал он наконец свои волосы из цепких теткиных пальцев. — Чтобы мне было, кого обвинить…
— Да, размечтался… Надо мне больно крайней быть! Я от вашей суеты в деревню сбежала. Мне здесь хорошо и спокойно.
— И не одиноко? — скривил он губы.
— Представь себе, мне с собой не скучно. Когда скучно становится, я украшения из бисера делать начинаю. Но перед свиньями его метать не собираюсь… — потрясла она перед его носом фигой.
— Это я — свинья, что ли?
— Твоя Агата… Свинья… И хорошо, что я ей ничего не подарила.
— Она бы не надела твои побрякушки, — усмехнулся Ромка.
— И не надо… Вот тебе и лакмусовая бумажка. Подари девчонке первом делом колье из моих бусинок. Возьмет, наша девка. Берем, не глядя.
— Не глядя… А вдруг там крокодил какой… — усмехнулся Ромка.
Женя усмехнулась в ответ:
— Крокодил у тебя уже был. Чуть голову не отгрызла. Два раза подряд крокодилы не попадаются. Знаешь, а давай записочку Деду Морозу напишем, а? Подари мне, дедушка, хорошую девушку, я тоже хорошим буду… Обещаю. Такая формулировка подходит?
Тетя Женя не пошутила. Пошла за ежедневником, вырвала листок, взяла ручку. Ромка так и не отошел от комода, даже присел на него, чтобы наблюдать за теткиной дурью из удобной позы.
— Я не буду ничего писать! — замахал он руками, когда ему потянули шариковую ручку. — Чур меня, чур меня!
— Тогда сама напишу… Деду Морозу без разницы…
Села и написала, сложила листочек самолетиком, пошла к окну, но передумала открывать створку.
— Нет. Нужно под подушку положить, как положено. Ты где спать будешь?
— Где положишь…
— У себя спи. Сейчас пойду в сушилку постельное белье брошу, чтобы согрелось. А ты чай грей.
Согрел, достал варенье. Потом сходил в машину за пакетами с едой. Бросил их тетке на столешницу — пусть разбирается, что собаке, что приблудным кошкам. Сама, вряд ли что-то возьмет: побрезгует после Агаты. А коробочку с бантом положил под искусственную елочку, примостившуюся в углу за печкой.
Через секунду Женя спустилась по лестнице, держа у уха телефон.
— Да бросьте… Посижу с ним, напою теплым шампусиком… Все у нас будет хорошо.
— Ты это чего? — спросил Ромка, когда тетка бросила телефон на стол.
— А то! Нос не дорос одному на даче ночевать. С девкой, я бы еще поняла. А так с теткой будешь Новый год встречать. Я тебе мозги шампанским прополощу…
— Тетя Жень, езжай в город. Ну елки-палки, я не хочу тебе праздник портить…
— Только фигуру, да? Меньше оливье, легче штаны второго января застегнутся. Ну хватит… Или врешь? — прищурилась Женя. — И кого-то ждешь? Так прямо скажи, тогда я уеду…
— Никого не жду. Никто мне не нужен.
— Ох, гордый… — хмыкнула она. — Серпом по яйцам прошлись бедному… Вот головой, а не тем местом думал бы, никогда бы на такую, как Агата, не нарвался… Да еще имя-то какое… Агат, еще и волосы черные. Это самый магический камень. Сказала же, ведьма… Приворожила тебя. Иначе как ты с такой пустышкой два года прожил! Имя ее от всякого зла защищает и финансово помогает, а на тебе вон лица нет и сколько ты бабла на нее спустил? Ведь у отца ей на машину просил. Хорошо, что Костя не дал. Машину бы она тебе не оставила. Загнала бы, как не статусную, но тебе шиш без масла, — и Женя снова показала племяннику фигу. — Поделочный камень агат, не драгоценный, так что невелика потеря… Хватит истуканом стоять. Да плюнуть и растереть!
И она действительно это сделала, прямо ему под ноги и чуть пальцы не отдавила.
— Тяжело, знаешь ли, такое от тебя выслушивать, — прохрипел Ромка и покосился на стол, где из открытой банки с вареньем, торчала ложка.
Хозяйка проследила за его взглядом.
— Вот! И варенье не ест… Ведьма! Пусть другой с ней мучается. Ну, плеснуть тебе бальзамчика Рижского в чаек? Для сУгрева души.
— Плесни… Чего уж там…
Ромка сделал шаг к столу.
— Чтобы точно вылечился от тоски по этой дуре! Это же счастье, что ее больше нет! Я орать готова!
И Женя действительно заорала:
— Новогоднее чудо! Свершилось! Спасибо тебе, дедушка Мороз!
Так громко благодарила, что собака залаяла.
— Цыц! Ты кобель! — зыркнула на пса хозяйка. — Ничего ты в нашем бабском счастье не понимаешь. Вот и племянник у меня такой же, — потрепала Женя пса за ухом. — Не понимает, как ему повезло… Но ничего, мы его вылечим от сердечной хвори… Огурцом бегать будет…
Ромка усмехнулся и сел к столу.
— А это что за пакеты?
— Еда, а на полу гирлянда. Для лестницы. С потолка снял.
Снова поджал губы, снова потупился. Тетка обошла его со спины, и Ромка вжался затылком в ее мягкую грудь.
— Ну хватит, Ром, — сказала Женя, когда племянник сжал пальцы, которые гладили его грудь. — Ну не трагедия это, честное слово. Вот помяни мои слова, ты потом радоваться будешь, что так чистенько отделался от этой грязной девки.
— Я радуюсь… Я же уже жениться был готов…
— Жениться? Совсем обалдел? — и он получил такой увесистый подзатыльник, что чуть не угодил носом в чашку. — Куда тебе жениться? Сопли сначала подотри! Раньше тридцати даже не думай! Нагуляйся до, а не наверстывай после…
Ромка промолчал. Знал, что сейчас в тетке говорит собственная боль. Она мужика выгнала, не смогла больше выносить его постоянные походы налево.
— Давай чай пить, — пробормотал он. — И я украшу тебе дом до темноты.
— Ну вот, это уже мужской разговор!
Попили, украсили, стало темно. Жалюзи не закрыли, и было видно, как снег отражает фонари, высившиеся за забором, и низкие фонарики вдоль садовой дорожки, которые, точно грибы, высовывали темные шляпки из сугробов. Телевизор смотреть стали, советскую классику… Лишь для того, чтобы убить время. Хозяйка поняла, что разговора не выйдет, и не время сейчас. Утро мудренее. Рома поспокойнее проснется.
Женя повернулась из кресла к дивану и увидела, что племянник уже клюет носом. Потянулась за пультом, но пришлось брать телефон.
— Как там наш болезный? — услышала она голос брата. — Не спит?
— Спит.
Женя тяжело вздохнула в телефон и взглянула в открытые глаза племянника, скорчившегося на диване под клетчатым пледом, длинные кисти которого лежали на полу. За окном раздался выстрел — соседи репетировали новогодний салют. Ромка перевел глаза на окно, но через секунду снова внимательно смотрел на тетку.
— Он позвонит тебе, когда проснется, — добавила Женя, теребя свободной рукой болтающейся на тонком запястье браслет. — Уже утром, наверное.
— Убеди его вернуться домой.
— Зачем? Вас заражать? Ну что, ему здесь
