лимонов в Бокере. Впервые отправившись на подработки, он почти на месяц избавил родителей от заботы о себе и еще принес домой несколько франков.
Так начинались его университеты.
Жан-Анри-Казимир — сын и внук Фабров
Люди из народа не имеют гербов и фамильных девизов; нет у них бархатных родословных книг и изображаемого на пергаменте генеалогического древа с могучим стволом и тщательно выписанной распластанной кроной. Отец, мать да разве еще дед с бабкой — вот о ком из предков они обычно знают. Более далекое прошлое рода теряется в неизвестности, слито со всем вокруг, уходит корнями в землю, на которой жили и трудились эти люди.
Фабр не составил исключения.
Сам он не указал точно ни дня, ни места своего рождения, лишь мельком упомянул о Руэргском плато в Провансе. Впоследствии биографы разыскали в церковной книге кантона Везен запись: «Года 1823, декабря 22 дня крещен Жан-Анри-Казимир Фабр, рожденный в Сен-Леоне, законный сын жителей той местности — Антуана Фабра и урожденной Виктории Сальг. Крестным отцом был Пьер Рикар, учитель. В подтверждение чего и подписался Фабр, викарий».
Видимо, фамилия Фабр не была в Сен-Леоне редкой. На провансальском языке, представляющем сплав французского, итальянского и испанского — трех производных единого латинского корня, слово «фабр» значит «кузнец».
Фамилия Фабр распространена не только в этом глухом уголке юга, но и по всему Провансу, по всей Франции.
В любой старой энциклопедии присутствует целая галерея Фабров: один — историк литературы; другой — сатирик и врач, третий — поэт; есть граф, по прозвищу де л’Од, — изобретатель налога на театральные билеты; есть автор сочинений о Жанне д’Арк; есть писатель, в восемнадцать лет прославившийся блестящим исследованием о Буало; есть исторический живописец…
Были Фабры и в России. «Русский биографический словарь», например, называет среди прочих Александра Яковлевича — генерал-майора путей сообщения, француза, к слову, родом как раз из Прованса.
Забегая вперед, скажем, что в новых биографических словарях и энциклопедиях список Фабров сильно поредел, но теперь, пожалуй, во всем мире не найдется энциклопедии, которая не давала бы справки о Жане-Анри-Казимире — крестьянском сыне, родившемся 21 декабря 1823 года в деревне Сен-Леон-де-Левезу.
Детство Жана-Анри можно описать в самых розовых красках. Он увидел свет в двухэтажном каменном доме — незаложенной собственности родителей; первые годы его прошли в родовом владении бабушки в горах. По вечерам, сидя за прялкой, бабушка рассказывала внуку сказки. О феях, отправляющих бедных девушек на бал в карете из тыквы, запряженной быстрыми ящерицами и с важными зелеными лягушатами на запятках; о мальчике с пальчик и о великанах людоедах, одетых в латы из чистого серебра. Сверкая на солнце, латы расправляются, словно настоящие крылья, и поднимают великанов в воздух… Внук, устроившись у ног бабушки, слушал ее под жужжание веретена и как зачарованный смотрел на пляшущий в камине огонь.
Однако дадим слово Полю-Луи Курье, которого Энгельс ставил рядом с Вольтером и Бомарше, а петербургский «Современник» называл одним из замечательнейших французских публицистов. В памфлете «Деревенская газета», написанном в год рождения нашего Фабра, читаем: «Бриссон не смог уплатить долги. Он утопился. Женщина по фамилии Про из Азе-сюр-шер и бондарь из Монлуи сделали то же. Он — по неизвестной причине, она — потому, что ее обвинили в краже травы с полей… Много людей, запутавшись в делах, прибегают к этому выходу, единственному, в котором не приходится раскаиваться».
Памфлет Курье бросает суровый, но верный свет на обстоятельства жизни французских крестьян в ту пору и позволяет трезво рассмотреть подробности нарисованной выше респектабельной картины благополучного детства.
Начнем с двухэтажного каменного дома. Камня в Провансе больше всего. Недаром местные поговорки утверждают, что «камень от камня недалеко откатывается», что «камни норовят в кучу упасть». Камень тут дешевле дерева, дешевле соломы и уж конечно дешевле земли. Потому дом и растет вверх. Внизу — хлев, овцы, во втором этаже — люди. Стены сложены из грубого плитняка; дожди, они здесь редки, но необузданны, проникают сквозь кладку и за сутки промачивают весь дом. Когда же бич края, знаменитый мистраль, быстрый, как пушечный залп, холодный северный ветер, врывается в жилье, он гасит лучину и задувает огонь в очаге.
Конечно, дом не заложен. Кто возьмет в заклад жилище из нетесаного камня, сквозняков и сырости?
И все же одно достоинство этих каменных хижин неоспоримо. Они долговечны; переживают и своих строителей, и последующих обитателей. Дом, где родился Жан-Анри и где родилась на грани XVIII и XIX веков его мать, стоит в Сен-Леоне по сей день. В 1924 году перед домом воздвигнут памятник. Аверонский ваятель Малэ изобразил Фабра во весь рост: с лупой в руке, он наблюдает колонну гусениц походного шелкопряда.
Теперь о бабушке. Жана-Анри отправили к ней, когда в семье появился второй ребенок — Фредерик. Бабка Катрин и дед Пьер-Жан взяли лишний рот к себе — в крохотное горное селение Малаваль. Не так давно отец Фабра в поисках счастья спустился отсюда в Сен-Леон и сюда же вынужден отослать своего первенца.
…Неровная дорога извивается среди ландов, меж прорезанных скалами выжженных пастбищ. Белая известковая пыль в колеях скрипит, как снег. Будто пожар пронесся здесь, осыпал все пеплом, опалил травы, обесцветил и иссушил ветви тощих миндальных деревьев, прижал к земле коричневые лозы виноградников.
Вскоре и это исчезает. Вдоль карабкающейся вверх тропинки вспыхивает золото цветущих зарослей испанского дрока, которому не страшны ни эта скупая почва, ни это слишком щедрое солнце: кусты дрока выше человеческого роста, сквозь них не продерешься. На откосах лиловеют низкие, но тоже плотные ковры вереска. Изредка встречается невесть как возделанное убогое картофельное поле. Только крик перепела, да свист дрозда, да кружение ястреба в вышине. Дорога забирает еще круче, пыль хрустит сильнее, и вот на высоте примерно в тысячу метров Малаваль. Уже и тогда от селения почти ничего не оставалось — лишь две фермы. Одна из них — бабушкина.
Дом. Вымощенная плитняком комната, в которую попадали прямо с улицы — сеней не было,— днем служила кухней, столовой и, если хотите, гостиной. Здесь несколько стульев с плетенными из соломы сиденьями, стол — доски на козлах, сундук. В глубине очаг — это и есть бабушкин камин. Перед ним трехногий табурет. На стене у очага коробок для соли, его вешают повыше, чтобы соль не отсырела. Слева на каменной полке, среди искусственных цветов, маленькая гипсовая дева Мария — покровительница всех провансальских старух, «даже и ненабожных», как заметил в «Карьере Ругонов» Золя.
Зимой, едва
