— Охоту люблю, — кивнул Виктор. — Я, между прочим, мастер спорта по пятиборью, с детства стрельбой занимаюсь.
— Вот оно как… — Петряков покачал головой. — Любите вы, значит, Виктор, всякие приключения? Не сидится вам в тихой уютной Клайпеде?
— Есть такое, — согласился Вик. — Надеюсь, вы не против?
— Что вы, я только за! Ценный хирург, да еще спортсмен, мастер по стрельбе… Такие люди нужны. В военных врачах недобор, и ситуация у нас такая… сами знаете, какая. Приятно, когда люди сознают свой долг.
— Приятно? — Виктор встал со стула. Роста он был немалого, сложен атлетически, стрижен коротко и аккуратно, вот только блондинистая борода, по мнению Петрякова, его портила, никак не вписывалась в устав. — В таком случае не будем тянуть и разговоры разводить. Врач на мое место в Лоухах есть — молодая женщина, из декрета выходит. Мое заявление вы читали. Служить мне не противопоказано.
— Это так. — Петряков понимающе кивнул. — Вы садитесь, товарищ Ларсенис, зря вскочили. То, что вы служить желаете, — похвально. Но обязан напомнить — страна у нас большая. Выбор места службы не от вас будет зависеть. Впрочем, если изъявите желание исполнить свой интернациональный долг… Тут выбор за вами.
Ларсенис не стал садиться. Напротив, подошел совсем близко и навис над майором, уперевшись огромными кулаками в стол.
— Что, Афганистан? — глухо спросил он.
— Ну, не обязательно… — Петряков пожал плечами. — Дело добровольное. Можете назначение куда-нибудь в ставропольский или ташкентский военный госпиталь получить, а оттуда в Афган отправят кого-нибудь заместо вас, кто поплоше — пусть отдувается. Да и отец у вас наверняка большая шишка, со связями, не позволит вас туда послать. Вот и товарищ Горбачев только что заявил, что войска из Афгана выводить будем. Два года отслужите, а потом возвращайтесь с чистой совестью — хоть в Лоухи, хоть в свою Клайпеду. Да что там говорить, после армии вам будет дорога открыта хоть куда…
— Да нет уж! — Виктор зло усмехнулся, показав крепкие белые зубы. — Не хочу, чтобы кто-то за меня отдувался! Отец мой, между прочим, рыбак, а мама — учительница, никакие они не важные шишки. Ташкент, говорите? Если идти в армию, то только в Афганистан. В другие места — не вижу смысла.
— Вы серьезно? — Петряков уставился на Виктора усталыми блеклыми глазами.
— Абсолютно. Что для этого нужно сделать?
— Вам — почти ничего. Хотя многие туда сейчас рвутся, да не всех пускают. Ну конечно, шмотки там, джинсы, куртки, магнитофоны и панасоники всякие. Как дети малые! Не думают, что там война насмерть идет, что ни хрена мы ее не выиграем. Знаешь, сколько наших там за восемьдесят пятый год положили? — Майор громко шмыгнул носом и снова протер лысину. — В Кунаре тридцать один «двухсотый»[1], а потом еще двадцать три, в Панджшерском ущелье двадцать погибло, а раненых не сосчитать, в Зардевском ущелье еще девятнадцать полегло… «Духи» наседают как звери, и оружие у них не то, что раньше, — Америка им такую технику гонит через Пакистан, что мама не горюй. Наши вертолеты сшибают один за другим, скоро вылетать уж не на чем будет. Наловчились, уроды, лупить из своих «Буров» прямо через колпак! А еще «Стингеры» появились… Эх, сынок, если б ты знал…
— Вы были в Афганистане, товарищ майор? — удивленно спросил Ларсенис. Никак он не ожидал, что этот красномордый дядька воевал где-то, кроме своего кабинета.
— Был. Танкист я. Теперь отвоевался. — Петряков похлопал себя по несгибающемуся колену. — Сижу, бумажки перебираю. Ладно, чего там говорить? Раз согласен, садись, Витя, пиши другое заявление…
Эпизод 3
Афганистан, провинция Кунар. Сентябрь 1986 года
— Товарищ лейтенант! — Кто-то настойчиво теребил Виктора за плечо, а он никак не мог проснуться, вымотался за два предыдущих дня до полусмерти. — Просыпай пришел, табиб[2]!
— А, что такое? — Виктор сел на койке, пытаясь разлепить глаза. — Договорились же, что дадите спать до семи.
— Да ничего хорошего, — нервно сообщил фельдшер Саша Михеев. — На боевые собираемся. Срочно! Выезд через полчаса.
— Совсем охренели, — пробормотал Виктор. — Я же только что с боевых вернулся. Лёхи Басинского очередь…
— Так в этом и дело. Алексей Яковлевич поехал в колонне вчера вечером, вы уже спать легли. И под обстрел они попали, «духи» их в ущелье около Масудугара со всех сторон обложили. Половину машин в колонне подорвали: БТР, два грузовика, даже «Шилку» угондонили, скоты. Наши молодцы, один склон отбили, залегли на вершине, пока держатся. Но «двухсотых» и «трехсотых» полно.
— Сколько?
— Точно не знаю, связь плохая, две наши вертушки туда полетели. Но вывезут или нет — не угадаешь. Сами понимаете, ночь, «духи» лупят, как черти, голову поднять не дают. И место там хреновое, сплошные гребни, вертолету приземлиться некуда. Хорошо, если легкораненых заберут, а тяжелых — не знаю, поднимут ли на борт, если не сядут. Хрен знает… — Михеев пожал плечами.
Виктор посмотрел на часы: четыре утра. Перед этим он почти не спал двое суток, но сейчас сон как рукой сняло.
— Что с Алексеем? — спросил он, уже не надеясь на хорошую новость.
— Убит, — уныло сказал Михеев. — В том и дело, Виктор Юрич. Я же сказал: кучу машин подорвали, и «АП»[3]нашу тоже. Из РПГ долбанули, сразу, еще на ходу. В общем, Алексей Яковлевич и Григоренко погибли. Автоперевязочной нет. Дело труба.
— Вот как… — Ларсенис прикусил губу. — Дело понятное — дело дерьмовое… Прими, Боже, ребят души. Михей, на чем выдвигаемся?
— Воздухом, на двух «быках»[4].
— Ладно, давай собираться. Бери всего побольше — авось, влезет.
— Так и брать особо нечего. Медикаментов — кот наплакал. С боевых не вылезаем, раненых в Кабул отправлять не успеваем. А Кондратович до склада никак добраться не может. Ночью опять нажрался.
— Бери всё.
— Да вы чо, товарищ лейтенант? Ткачев меня убьет!
— Отставить панику! С Ткачевым я сам все улажу, когда приедет. Оставь Кондратовичу по минимуму. Будет знать, как бухать. Кто раньше встал, того и тапки. Ты его разбудил?
— Пробовал. Ни черта не соображает, только глазами шлепает.
