невероятного для них напряжения — разорванного кожаного ремня. А следом подкосились и ноги.
Я успел сделать шаг, не упал — но для этого пришлось привалиться к алтарю. Выдохнул:
— Возможно…
Мужчина и женщина приблизились ко мне, как к невзорвавшейся бомбе. И вдруг раздался третий голос, от той же двери:
— Ой, Нина Романовна, что это случилось с дверью? Хотите, чтобы я слесаря позвала?
— Иди к себе, Китти! — крикнула, не оборачиваясь, женщина. — Оставь нас, это — семейное дело!
— Слушаюсь! — пискнуло в ответ, и до меня донесся удаляющийся топот бегущих ног.
Две женщины, одна из которых может вынести капитальную дверь, не помяв платья. Старик, который называет меня Костей. И то существо, которое я уничтожил, прорываясь к этому телу.
Что-то начинало вставать на свои места…
Глава 1
Семья
Место, где я очутился, производило впечатление древнего особняка. «Древними» дома бывают в двух смыслах: в хорошем и плохом. В хорошем смысле — это богатые дома, в которые регулярно вливаются деньги. Они поражают роскошью и великолепием, не чуждо им и удобство.
В плохом смысле — это скрипящие, разваливающиеся на части лачуги, которые можно только снести и выстроить взамен что-то поприличнее.
Особняк, в который меня занесло непонятно каким ветром, находился где-то в середине пути от хорошего смысла к плохому. На высоких окнах ещё висели бархатные шторы с золотой бахромой, но бахрома и бархат уже помутнели, а стёкла покрылись пылью. Полы ещё не скрипели под ногами, но видно было, что их давно не натирали, и деревянные плитки зашоркались, разбухли от влаги.
Всё это я машинально отмечал, пока Нина Романовна вела меня в «мою» комнату, поддерживая под руку, чтобы не упал. Я не то чтобы был слаб, просто… «надел» это тело и ещё не успел с ним освоиться. От непривычных ощущений голова кружилась так, будто я хапнул чистого кислорода после пары месяцев в промышленном секторе.
К тому же не так-то просто принять, что вся твоя прошлая жизнь закончилась. Нет ни твоих достижений, ни побед, ни друзей, ни врагов, ни даже тела. Осталась лишь память — которая, наверное, вскоре тоже развеется, не найдя, на что опереться.
«Моя» комната оказалась такой огромной, что кровать стояла посередине. Как будто грузчики, устав, бросили её там, где остановились. Я понимал, что это, наверное, вариант нормы здесь, но внутри всё напряглось от чувства протеста.
Я не привык — так. Не привык быть открытым со всех сторон. Если я ложусь спать, за спиной у меня должна быть стена — надёжная, как боевой товарищ. Но это я решу после, когда лягу спать. Пока мне всего лишь необходимо отдохнуть.
Однако едва я присел на кровать, как до меня дошёл один неприятный факт. Я сидел перед дамой в одних трусах. Можно было бы, конечно, завернуться в одеяло, но я вдруг резко перестал чувствовать себя уставшим.
— Где… — начал было я.
— Это будет нелегко принять, — перебил меня старик. — Ты покинул свой мир и покинул его навеки. Сейчас ты находишься в иной вселенной.
Он замолчал, пытливо вглядываясь в меня, ожидая реакции на своё заявление. Я кивнул так же, как кивнул бы в ответ на какой-нибудь малозначительный доклад от адъютанта, и начал снова:
— Где моя одежда? Или мне придётся добыть её в бою? Как тут у вас заведено?
Кажется, ни старик, ни девушка не поняли, что я не шутил. Может быть, оно и к лучшему. Пусть пока не знают, что за чудовище призвали на свои головы.
— Пижама. — Нина Романовна, указав на стул рядом с кроватью, внезапно всхлипнула и, достав откуда-то платок, промокнула глаза. Что, у меня настолько грустная пижама?..
Я развернул белое подобие куртки с широкими рукавами, такие же широкие штаны. Ну, для начала — уже неплохо. Лучше, чем расхаживать голым, да к тому же — в женском обществе.
— Так кто вы такие и зачем мне нужны? — спросил я, натягивая пижамные штаны.
— Мы — твоя семья, — дрогнувшим голосом произнесла Нина Романовна. С непонятной надеждой посмотрела на меня.
А я мысленно повторил произнесенное ею слово.
Семья.
Это было… странно.
Своих родителей я не знал. Вырос в приюте, как многие мои ровесники, зачатые и рождённые по федеральной демографической программе. По достижении четырнадцати лет я должен был встать к производственному конвейеру или отправиться на сельскохозяйственные работы. Если бы мне повезло, к тридцати годам сумел бы накопить денег на первый взнос по ипотеке. Возможно, даже жениться… Но я никогда не ждал милостей от судьбы.
Я бежал из приюта, когда мне было десять. Год спустя присоединился к подпольщикам. В пятнадцать лет, после смерти командира, возглавил один из отрядов Сопротивления. А в двадцать два года получил прозвище Капитан Чейн.
— Что ж, рад познакомиться, — медленно произнес я. — Даже не знаю, как правильно по этикету в такой ситуации — представиться самому, или подождать, пока представитесь вы?
— Тебя зовут Костя, — с нажимом сказал старик. Несмотря на годы — крепкий, осанистый, с идеально прямой спиной. — Чем скорее ты привыкнешь к новому имени и забудешь старое, тем лучше.
— Я не намерен забывать старое имя, — отрезал я, завязывая штаны. — То, что я оказался здесь, не означает, что готов забыть своё прошлое.
Старик и женщина переглянулись. Кажется, я что-то сказал не так.
— На сей раз я оставлю твою дерзость без ответа, — медленно и веско проговорил старик. — Ты не знаешь, с кем разговариваешь, и не знаком с нашим семейным укладом. Но прошу запомнить: это — в первый и последний раз.
Это что — угроза? И… чем же ты мне грозишь, позволь поинтересоваться? Смертью? Домашним арестом? Или отберёшь пижаму?
Пока что я смолчал, но это — усмехнулся про себя, — в первый и последний раз. Посмотрим, что там дальше.
— Мое имя — Григорий Михайлович Барятинский. Князь Григорий Михайлович Барятинский, — уточнил старик. — Наш род — один из самых древних и уважаемых магических родов Российской Империи… Да-да, ты не ослышался. В нашем мире есть магия. — То, что в их мире существует Российская Империя (в моем растерзанная Концернами в клочья больше сотни лет назад), видимо, подразумевалось само собой. — Маги нашего рода всегда были сильны. На протяжении веков мы были надеждой и опорой Государя и Отечества. Служили ему верой и правдой. Твоя матушка скончалась, когда ты был маленьким. Тебя воспитывали мы. Твой отец, мой единственный сын — Александр Григорьевич Барятинский. Твоя двоюродная тетушка, дочь моего покойного брата, Нина
