весьма прочное положение могло смениться необходимостью снова прибегнуть к покровительству шаха. Поэтому отношение Шараф-хана к описываемым событиям ирано-турецких войн отражает позицию курдского эмира, вынужденного в них участвовать, но в действительности мало в них заинтересованного.
3. Во время написания Шараф-наме Шараф-хан Бидлиси был вассалом турецкого султана, однако в своих верноподданнических заявлениях автор Шараф-наме не проявляет ни особого рвения, ни тем более фанатизма. Живописуя «деяния и подвиги» османских султанов, Шараф-хан избегает неумеренных преувеличений. Элемент панегирика в отношении турецких султанов, столь свойственный произведениям турецких хронистов, в Шараф-наме вообще и в Хатпиме в частности присутствует тоже, но выражен гораздо слабее и служит скорее данью общепринятому стилю исторических сочинений того времени, нежели самоцелью.
М. И. Шамси, автор исследования, посвященного Шараф-наме, по-видимому, излишне доверчиво отнесся к довольно обычным в такого рода литературе дифирамбам в адрес царствующего монарха и делает вывод, что Шараф-наме было написано «с согласия и одобрения османского двора»[30]. Едва ли можно согласиться с выводом М. И. Шамси, когда в дополнительных земельных пожалованиях Шараф-хану в 1583 г. за военные заслуги он усматривает «материальную помощь от османских султанов для написания книги».
Сочинение Шараф-хана написано не с целью получить богатую награду или снискать султанское благоволение. Цель Шараф-хана — написать книгу о курдских правителях и эмирах, чтобы «не осталась под покровом тайны и неизвестности история высокодостойных родов Курдистана»[31]. Таким образом, он заинтересован, чтобы его труд стал достоянием не только современников, но и будущих поколений. Сохранить в памяти, не предать забвению, донести до потомков историю курдов — вот задача, которую ставил перед собой Шараф-хан. И недаром почти каждая глава основной части сочинения предваряется пожеланием: «Да не останется скрытым пред лучезарным разумом водружающих знамена мудрости и истинного суждения». Шараф-хан Бидлиси, несмотря на самоуничижительный тон, характерный для персидских историографов, ценит свое сочинение достаточно высоко. Автор выражает в Хатиме надежду, что его книга не потеряет значения, пока; существует письменность: «Уповаю на прославленную милость господа: пока на ланитах известий и сообщений останутся следы начертания... восходящие от этих листов лучи будут блистать на весь мир, подобно лучам озаряющего мир солнца, и сердцепохи-щающий облик этого [сочинения] избежит нападок всякого невежды...»[32].
Хатиме представляет летописное описание правления османских и иранских государей и строится по определенному порядку. Как правило, автор указывает обстоятельства их восшествия на престол, эпизоды правления, которые Шараф-хану кажутся наиболее важными, продолжительность жизни и царствования, время и место кончины, перечисляет их сыновей. При этом необходимо отметить, что о турецких султанах автор рассказывает, как правило, в приподнято-парадном стиле, в выражениях, ставших для того времени литературными штампами. Так, о султане Сулаймане Кануни Шараф-хан сообщает, что это справедливый монарх, ласковый с друзьями, беспощадный с притеснителем, денно и нощно охраняющий «оком бдения и бодрствования раийятов и воинство»[33].
Характеристики персидских шахов Тахмасба и Исма'ила II более конкретны и жизненны. Несмотря на славословие и повторение трафаретных формул, читатель может представить их довольно живо. Из рассказа Шараф-хана мы узнаем о трусости и нерешительности шаха Тахмасба как полководца, хотя, естественно, прямых обвинений Бидлиси не делает. Автор лишь подводит нас к этому заключению: накануне больших сражений шах то видит во сне 'Али и тот ему советует возвратиться назад, то чувствует небольшое недомогание и предпочитает переждать. В этом плане любопытно сравнить, как Шараф-хан описывает занятие султаном Сулайманом Тебриза в 1548-49 г. и, страницей ниже, захват шахом Тахмасбом Муша и Хойта[34]. «Воины [Сулаймана], — пишет Шараф-хан, — не смели и соломинки силой отобрать у кого-либо из раийятов и жителей города Тебриза и его окрестностей. Базарный люд и население области, как обычно, открывали двери лавок и шла торговля, когда победоносное войско султана Гази возвратилось в Ван» — идиллическая картина, поверить в которую весьма трудно. Вслед за этим автор описывает, как по приказу шаха Тахмасба сожгли Муш и Хойт. Однако подобные примеры довольно редки: как правило, для автора Шараф-наме характерна объективность изложения.
Шах Тахмасб корыстолюбив и коварен, использует любой повод — будь то выдача султану Сулайману обратившегося к нему за покровительством царевича Султан Байазида или расправа с непокорным вассалом — для умножения своих сокровищ. Не удивительно, что такими сокровищами, как шах Тахмасб, по словам Шараф-хана Бидлиси, не владел ни один государь со времен Чингиз-хана[35]. Далека от трафаретного описания «добродетелей» турецких султанов и точная характеристика шаха Исма'ила II: «мрачного резкого нрава и груб в обращении»[36].
Таким образом, несмотря на обильные и трафаретные восхваления и, на то, что Шараф-хан продолжал неизменно считать шаха Тахмасба своим благодетелем, рядом с безликими фигурами султанов вырисовываются вполне реальные образы шахов Тахмасба и Исма'ила II[37]. Такое различие в характеристике современных автору монархов объяснимо тем, что шаха Тахмасба и шаха Исма'ила II он хорошо знал и в достаточной мере изучил после продолжительного пребывания при сефевидском дворе, турецкие султаны же оставались для него безликими символами власти.
Большое место в Хатиме отведено походам, военным действиям и батальным сценам. Интересно следить за историком, когда он описывает ирано-турецкие военные столкновения. “Шараф-хан сохраняет спокойный тон хрониста и объективность даже при неблагоприятном для османского войска обороте дела. Рискуя вызвать недовольство турецких властей, он пишет о неудачах и поражениях, которые временами терпела османская армия. В Шараф-наме довольно подробно говорится о блестящих победах над турками, одержанных наследником иранского престола, сыном шаха Султан Мухаммеда (1578— 1587) — Хамза-мирзой. В результате понесенных поражений, сообщает Шараф-хан, султан Мурад был вынужден сместить главнокомандующего турецкими войсками. В османском войске, по его словам, не всегда соблюдалась дисциплина. Так, сардар Фархад-паша хотел было построить в Ахалцихе крепость, но «победоносные войска в этом деле не явили согласия, поэтому сардар возвратился назад»[38].
Любопытны сведения Шараф-хана о сопротивлении грузинского народа турецким завоевателям. По свидетельству Шараф-хана, отряд грузин, подданных Манучара II, захватил даже личную повозку главнокомандующего османским войском Фар-хад-паши[39].
По-видимому, нет источника, в такой же мере, как Шараф-наме (точнее, Хатиме), объективно и достоверно рисующего картину внутренней жизни Ирана второй половины XVI в., и особенно смутного времени, наступившего после кончины шаха Тахмасба в 1576 г. Шараф-хан дает в своей хронике трезвую оценку внутриполитическим событиям в Иране. Наступает, по свидетельству Шараф-хана, мрачная полоса феодальных междоусобиц. «Кызылбашские племена разделились на две группы. Они [готовы были] вот-вот наброситься друг на друга, и началась бы великая смута и анархия»[40]. Кызылбашские эмиры при помощи яда и кинжала устраняли всех членов
