вздыхая, Люба.
– Да не уж-то с мужиками путается? – ахнула Зинаида Петровна.
– Что вы? Весь в работе, как три года назад приехал. По началу пил не просыхая месяц, а потом как отрезало, в «зожники» подался и ферму начал строить, деньжонок-то видно не мало в Москве заработал, раз такую отгрохал.
– А зожники-то это кто? Сектанты что ли?
– Идите- ка лучше сюда, Зинаида Петровна, будем заново осваивать технику доения, пока вас и тут на пенсию не отправили.
Завершив утренний обход своей фермы, Гриша обычно отправлялся на ближайшее озеро, окунуться в прохладную воду, подумать в тишине о делах сыроварни. Бросив одежду на деревянных мостках, он с разбега нырнул в темную воду, проплыв метров десять, высунул голову на поверхность и жадно задышал.
– Эх, как же все- таки хорошо в деревне! – подумал он и поплыл брассом свои привычные два километра. Вода освежала, смывала беспокойные мысли, давала возможность побыть наедине с самим собой, ведь это так сложно было сделать в течение дня, когда каждый что-то хотел от Гриши и не успел он проплыть и половины назначенного маршрута, как услышал голос, доносящийся с берега.
– Григорий Ляксеич! Григорий Ляксеееееееич! – махал руками, привлекая внимание, Пахомов Максим Ильич, бывший тракторист, а ныне доверенное лицо и менеджер стада Заметайкинской фермы.
– И сюда добрались, – подумал Гриша, – а в ответ махнул ему рукой, мол сиди жди, сейчас подплыву.
Пахомов уселся на мостки и стал терпеливо ждать.
– Ну что опять стряслось? Ты же знаешь, Максим Ильич, что, когда я плаваю, меня не беспокоить. – проговорил недовольно Заметайкин.
– Да я б и рад не беспокоить, но как, посуди сам, Григорий Ляксеич? Поехал я встречать новых коров, что ты за бугром заказывал, начал осмотр, а одна их них красно-пестрая, а должны быть все черно-пестрые. Что прикажешь делать? По документам они все голштинские, а на деле, выходит, что не все. Говорил тебе, предупреждал, не связывайся с басурманами, да ты разве послушаешь?
– Ладно, ладно, не горячись Максим Ильич, все правильно, они разного цвета бывают, только с красно-пестрой надой гораздо меньше, правда жирность молока больше, ничего, будем разбираться – вытираясь махровым полотенцем пробормотал Гриша. И этот день не сулил никакого спокойствия.
На пригорке у фермы Гриша заметил не только скотовоз с новоприбывшими коровами, но и белоснежный порш, да еще и с московскими номерами. Неприятно кольнуло иголкой в душе.
– Максим Ильич, белая машина с вами приехала? – спросил с надеждой Гриша.
– Нет, Григорий Ляксеич, я на своем Лендкруизере один сопровождал скотовоз. Не знаю чья, незнакомая какая-то.
Беспокойство нарастало и не безосновательно. Обогнув длинную фуру он с ужасом узнал знакомую фигуру с копной рыжих кудряшек, вылезающую из порша. На лице сияла белоснежная улыбка, сползающая по мере того, как огромные шпильки ее туфель проваливались в грунт.
– Здравствуй, муженек! – раскрывая руки для объятий проговорила Анжела Заметайкина, – ну и вонища тут у тебя!
– Мдааа, – вздохнул Гриша, – вот так денек выдался! – думал, что с одной красно-пестрой коровой придется разбираться, а выходит, что с двумя.
–Что же ты не рад меня видеть, Гришуня? Я такой длинный путь проделала! Все- таки не чужие друг другу люди. Иди сюда, обними меня скорее!
– Как ты меня нашла? – не двигаясь с места произнес Гриша.
– Это было не сложно, ты же знаешь, если я чего-то очень хочу, то всегда этого добиваюсь, – подмигнула Анжела, – ну перестань дуться, иди сюда.
– Спустись по дороге вниз и подожди меня в доме, я закончу дела и поговорим. – и Гриша торопливо скрылся в дверях фермы.
– Фу, какой бука! – хмыкнула Анжела и неуклюже поковыляла к избушке на своих высоченных каблуках. Не пройдя и трех шагов, ее правая нога резко подкосилась и она, не удержав равновесия, полетела на землю. Острый каблучок провалился в одну из кротовых нор, которыми была изрыта дорога к дому. Анжела в бешенстве скинула туфли и поспешила занять вертикальное положение, в надежде, что никто не заметил ее досадного падения. Отряхнув коленки, босяком зашлепала к крыльцу и скрылась внутри дома.
Глава 3 Что случилось с Потаповым?
Избушка была старая, доставшаяся Грише от родителей. Мать, Аграфена Николаевна, школьная учительница, скончалась через пару лет, после того, как Гриша уехал покорять Москву. Очень уж любила единственного сына, отговаривала его как могла, но разве молодой, горячий Гриша послушал ее? Ему казалось, что достоин он гораздо большего, чем тратить в пустую свои лучшие годы в деревне. Отец, Алексей Григорьевич местный агроном, страстно любил землю, широту русских полей, богатство лесов. Но, как потом оказалось, болел не только природой, а еще и горькой. Так увлекся настойками самогона на разных ягодках, да травках, что додегустрировался до белой горячки. Когда Гриша вернулся в родную деревню Скорынево, что в Тверской области, на крыльце родного дома его никто не встречал, ставни были заколочены старыми гнилыми досками, а на двери висел ржавый амбарный замок.
Ох как горько было сорокалетнему Грише осознавать, что никого у него не осталось, ни родителей, к которым он все обещал заскочить, да навестить, а получилось, что заскочил только на похороны. Ни семьи, ни детей, одна радость, что денег хоть успел нахватать, пока продвигался по карьерной лестнице, да и то еле вывел их с общих с Анжелкой счетов, когда она с Потаповым на Мальдивах грелась. Так ферму и отгрохал, а в дом жалко было вкладывать, одному и в родительском покосившемся гнезде хорошо жилось.
В сенях было темно, пахло сгнившими досками и сырым подполом, Анжела съежилась и поспешила дальше. Тугая дверь с пружиной, никак не хотела поддаваться, словно вросла в поплывший от старости каркас. Потом со скрипом отворилась и как только Анжела вошла внутрь с грохотом захлопнулась за ней. Пестрые ковровые дорожки устилали деревянные полы с облупившейся краской. Анжела провела рукой по шершавой штукатурке русской печи, холодной как лед, да и чего можно было ожидать в июле-то? На широких подоконниках буйным цветом пылала герань, Анжела потерла в руке бархатный листок и поднеся к носу жадно вдохнула с детства знакомый аромат. – Господи, как будто у бабушки Дуни очутилась в деревне, – подумала она. И все было такое чистенькое, уютное, хоть и старое, чувствовалась женская рука в Гришином доме. Анжела неприятно поморщилась.
– Ну так чем обязан? – строгий Гришин голос прозвучал как гром среди ясного неба. Он проследовал к круглому дубовому столу и усевшись на стул с вышитой крестиком подушкой, стал внимательно разглядывать Анжелу. Он не видел ее три года
