по много раз в день…
- Не отвечает и не звонит… Ты же читаешь новости, что там происходит… Не до нас им сейчас. Вернее, уверена, что о нас они думают в первую очередь. За нас они там стоят, за наше будущее, за кнопку твою. С мыслями о нас держатся...
Вздыхаю… Некоторые наши соседки уже получили похоронки на мужей… Это так страшно – вдруг стать вдовой…
Семён – кадровый военный. В последний раз подруга видела его в первый день войны, и с тех пор довольствуется редкими телефонными разговорами и эсэмэсками.
На Катю смотреть страшно – извелась вся. Она думает, я не замечаю, как она по ночам ревёт. Но я не сплю и всё слышу…
Телефон звонит… Хватаю трубку. Номер незнакомый. Сразу отвечаю. Вдруг Саша?
- Полина Матвеева?
Тон звонящего не предвещает ничего хорошего. Внутренне замираю, не зная, к чему себя готовить.
- К сожалению, вынужден сообщить, что ваш муж Александр Матвеев не вышел из боя и считается пропавшим без вести…
Мужчина на том конце что-то ещё говорит, но уши закладывает каким-то диким гулом, как будто прямо над самой головой летает вражеский бомбардировщик…
- Поля, Полечка, что с тобой?
Сижу на полу, опершись на комод, а подруга тормошит меня…
- Кажется, у меня отошли воды, – шепчу испуганно.
Из роддома меня забирает Катя. Не так я представляла себе этот день… Думала, он до краёв будет наполнен счастьем. Мечтала, что на крыльце меня будет ждать Сашка с цветами и воздушными шариками. Мне всегда представлялось, что непременно будет солнечно, потому что яркая горячая планета наверняка захочет поздороваться с нашей малышкой…
Вместо этого не по-весеннему моросит противный дождь. Промозглый ветер гоняет по двору больницы яркую упаковку от чипсов. Мы с доченькой и подругой трясёмся в автобусе, возвращаясь в общежитие.
- Семён в госпитале. Я должна ехать к нему, – сообщает Катя вечером того же дня. – Прости. Я бы очень хотела остаться с тобой и помочь, но там не хватает санитарок…
* * *
Как же страшно оказаться одной... С новорожденной дочерью и кошмарной, выжигающей душу неизвестностью…
Доченьку я назвала Надежда. Потому что не перестаю надеяться. Ведь пропал без вести – вовсе не значит, что погиб. Он мог попасть в плен, мог быть тяжело ранен… Его могли спасти и спрятать местные. Да просто может быть какая-то ошибка!
Валентине из комнаты в конце коридора тоже звонили, что муж пропал без вести, а он оказался живой. Во время обстрела в госпиталь забрали, в список по ошибке не внесли и в часть не сообщили.
Я уже дважды ходила в полицию, чтобы подать заявление на розыск. В первый раз отфутболили, объяснив, что прошло слишком мало времени, он ещё может вернуться. Во второй раз заявление взяли и обещали связаться, если что-то узнают. Но время идёт, а они всё не звонят…
Катя не возвращается, она остаётся работать в госпитале санитаркой, а Семён вновь отправляется на передовую.
А я… Каждый день медленно и мучительно умираю. Как искать любимого? Куда обращаться? В какие колокола звонить?
Как жить с этой раздирающей душу неопределённостью?
Дышу ради Надюши. Потому что слово дала Саше заботиться о ней…
- В столицу тебе надо ехать, тут ты ничего не решишь, – советует Татьяна, которая, как и я, застыла в ожидании. – Здесь они только заявы принимают, а всеми поисковыми мероприятиями занимаются в центре… Мне волонтёры адреса дали. Колька оправится от простуды – и я двинусь в столицу…
- Как я поеду, если там неспокойно, да и Надюша ещё совсем маленькая? Я тут едва справляюсь с ней. А там… где жить? Не на вокзале же…
- Волонтёры помогут, – уверенно заверяет Татьяна.
Её пятилетний сын Коля выздоравливает, и они уезжают, а я снова иду в полицию, чтобы узнать, нет ли новостей…
* * *
Столица встречает нас с Надюшей приветливо. Волонтёры, с которыми я связалась по наводке Татьяны, выделяют нам с дочерью на двоих удобный матрас на полу в школе, обустраивают ширму, создавая имитацию отдельной комнатки.
Не откладывая в долгий ящик, рано утром упаковываю малышку в слинг и начинаю обход инстанций по списку.
- Это вам нужно обращаться в военкомат по месту жительства, – говорит мне пожилой мужчина в форме. – У них – вся информация.
Возвращаться в родной город я боюсь. Там всё ещё очень опасно, да и разрушения катастрофические. Не уцелела ни наша квартира, ни арендованный на год офис…
Один за другим объезжаю все адреса. Где-то у меня принимают заявление, где-то говорят, что по вопросу пропавших без вести – не к ним.
- Мне бы анализ ДНК сдать…
Молодой парень в очередном кабинете смотрит что-то в компьютере.
- Кровных родственников нет. Это не ваш случай.
Хочу сказать, что у Саши есть дочь. Разве может быть родственник более кровный? Но у парня звонит телефон, и он жестом прощается со мной и приглашает следующего.
- Погодите. Как это нет?
Он с недовольным лицом отрывается от разговора, прикрывает трубку рукой и говорит:
- В базе значится, что родственников нет. Ничем не могу помочь. Если в базе ошибка, идите в военкомат, пусть вносят исправленные данные.
И снова по кругу…
В коридор выхожу в слезах. Реву от боли, бессилия, беспомощности…
- Если тебе с документами какими-то помочь надо, выплаты за погибшего или ещё что, то мне вон тот мужик помогал… – женщина, с которой мы разговорились, пока ждали своей очереди, указывает на мужчину, стоящего на улице возле огромной чёрной машины. – Он вроде не из этих, что в кабинетах сидят. То ли волонтёр, то ли солдат – не поняла. Но он хорошо разбирается во всех этих инструкциях и законах. Мне его знакомая посоветовала, он ей тоже очень помог.
Внешний вид мужчины не внушает доверия: видавшие виды камуфляжные штаны, растянутый свитер, неаккуратная борода, правая рука висит на бандаже.
- Грузи скорее! У меня мало времени! – он рявкает парню, который носит ящики и укладывает в багажник его машины.
Мужчина отвлекается на телефонный звонок, но говорит в трубку лишь несколько коротких слов, в основном слушает.
- Спасибо, что сообщили, – завершает разговор и прячет смартфон в карман брюк.
Он вовсе не производит впечатление человека, который имеет влияние на военных чиновников, но за спрос не дают в нос. Колеблюсь и всё-таки
