всё понимаю, — прошептала она едва слышно. — Просто уже устала.
* * *
— А давайте, я его пробью! — заявил Олег, примеряясь к возникшей преграде.
— Олег Чернышёв хотел пробить стену своим алмазным копьём! — голосом диктора на телевидении заявил Кропоткин. — А звучит-то как! Двусмысленно! — это уже обычным голосом.
Тут уже не выдержал даже я.
— В течение двух часов, — продолжал тем временем Фёдор, снова изображая диктора новостного канала, — копьё так и не упало… из натруженных мозолистых рук… нашего доблестного долбителя стен.
— Федя, умоляю тебя, прекрати, — просила его Валя. — У меня уже и живот, и затылок болит от хохота.
— Тем не менее, суперпрочная стена так и не поддалась Олеговской долбёжке и осталась неприступной… — тут он уже и сам не смог говорить от смеха.
А со стороны Беллы и самого Олега доносились лишь сдавленные похрюкивания, которые ещё больше раззадоривали всех остальных.
— На исходе дня… — с истерическими нотками в голосе попробовал сказать Кропоткин, но его перебил Марио.
— Выброс! — заявил тот, но все утихомирились.
А выброса не было.
Он должен был идти с той стороны, где сейчас была запечатанная дверь. Но никакого потока мимо нас не шло. Более того, я видел потоки, несущиеся за прозрачной стеной. А тут, у нас, было совершенно тихо.
— Чудеса, — заметила на это Катерина.
Она уже вытерла глаза от слёз, что выступили во время выступления Фёдора от хохота, но улыбка всё ещё играла на её губах.
— То есть лабиринт может и не перестроиться? — поинтересовалась Белла, притрагиваясь к ледяной перегородке.
И вдруг отдёрнула руку.
— Ты чего? — спросил я, наблюдая за её реакцией.
Но она только кивнула мне головой, мол, сам попробуй прикоснуться.
И я дотронулся.
Материал, из которого делали лабиринт, был чем угодно, только не льдом. Во-первых, он был тёплым, а не ледяным, как следовало бы ожидать. Во-вторых, наощупь он казался пористым, как губка, хотя глазами этого видно не было. А, в-третьих, он не производил впечатление чего-то тяжёлого и громоздкого. Скорее, наоборот, мне показалось, что его будет легко разрушить.
— А ну-ка, заслуженный копьеметатель Российской империи, — подозвал я Олега, показав, чтобы захватил своё орудие, приставленное сейчас к стене. — Действительно, попробуй пробить эту штуку.
Он размахнулся и бросил копьё с такой силой, что можно было только позавидовать Катерине. Какого атланта отхватила.
И лишь в самый последний момент, откликаясь на обострившееся чувство опасности, я прикрыл всех эфирным зеркалом. И очень вовремя. Потому что копьё отскочило и полетело обратно в нас. Но на этот раз столкнулось с моей защитой.
Само копьё не пострадало. Даже не затупилось. Оказывается, перед тем, как кинуть его в тварь, Олег придал своему оружию неплохую остроту.
Но это всё ерунда. Основное удивление ждало нас возле перегородки, преграждающей нам проход к зелёной поляне.
На той не было ни царапинки. Вообще никакого следа.
Олег попробовал долбить так, не бросая его. Но с тем же, абсолютно нулевым результатом.
— Дайте, я попробую! — попросила Валя и начала швырять в стену файеры, а затем попыталась воздействовать и стеной огня.
Тут уж я защиту поставил своевременно, так что нас языками пламени не затронуло. Правда, и стене никакого урона не нанесло.
Пробовала и Катерина что-то сделать с дверью. И Белла. И даже Марио пытался воздействовать на неё. Ноль эмоций. Для этой перегородки нас не существовало.
Я пытался пробить её заострённой паутиной, масштабированными до толщины иголки потоками ветра и прочими видами магий, которые только приходили мне на ум. Всё было тщетно.
Даже пришлось обернутся Примархом, чтобы попробовать продырявить эту штуку плазмой. Кажется, на тварей этой действовало нормально. Но не тут.
Мы оказались в тупике, возле стены, за которую нас не пускали.
Причём, не пускали ни с какой стороны. Не помогал, ни подкоп, ни попытка преодолеть сверху или с боков.
— Что ж, — подал голос Марио, — давайте ещё раз перекусим и будем искать проход.
Я с ним согласился, взял причитающуюся мне кружку с чаем и подсел к нему.
— Послушай, дорогой, — сказал я ему полушёпотом, чтобы никто больше не слышал. — Я вижу, что ты последнее время сам не свой. Можешь сказать, что случилось?
Он отмахнулся, но в уголке его глаза я заметил скупую слезу.
— Что тут уж говорить, — выдохнул он с какой-то вселенской скорбью.
— Если я чем-то смогу помочь, — ответил я, кладя руку ему на плечо, — то обязательно сделаю это. Я друзей не бросаю. И даже их части, — снова попытался я пошутить и улыбнулся.
На этот раз его всё-таки проняло, и он улыбнулся в ответ. Но эта улыбка была настолько грустной, что у меня всё перехватило внутри.
— Чем уж тут поможешь, — проговорил он, а затем посмотрел прямо мне в глаза. — Понимаешь, я утром назначил Маргарет свидание, понимая, что всё закончилось и мы можем отвлечься на чувства. В обед нашёл документы, свидетельствующие о её предательстве. А вечером она уже прошла последней тропой, если ты понимаешь, о чём я. И это… — он снова вздохнул, подавив рыдание, — чертовски грустно. Мы же эфирники и должны были держаться друг за друга.
— Точно, — сказал я, вставая. — Мы — эфирники. А вокруг нас эфирная среда!
Но Сан-Донато совершенно не понимал меня. Более того, он не слышал, что я говорю, полностью уйдя в свои переживания.
А я подошёл к преграде, что выросла у нас на пути и никак не хотела нас пускать дальше. Это совершенно точно был не лёд. И ничто другое, известное людям.
Если сам эфир простой человек или маг, не связанный с эфиром, видеть не могли, то эфир в жидком виде он воспринимал, как молочный туман. А вот эфир в другом — твёрдом агрегатном состоянии — он видел и ощущал, как полупрозрачный монолит, чем-то схожий со льдом на вид, но совершенно иной на ощупь.
А кому, как не мне повелевать эфиром?
Я едва сдержался, чтобы не сказать: «Сим-сим, откройся!»
Вместо этого я приложил щёку к преграде, почувствовал энергию, разливающуюся внутри. Отчасти это была чуждая мне энергия, в этот момент я осознал это достаточно чётко. Но в то же время это была и моя собственная стихия.
Я сосредоточился на пульсации моего собственного эфира.
